Дневник комиссара - [8]

Действительно, на склонах оврага в наскоро вырытых землянках ютились колхозники. У одной из них толпился народ — прямо на земле лежал мальчик лет четырнадцати, а рядом с ним рыдала женщина, по-видимому его мать. Парнишка весь был в крови, и голубые глаза были единственным ярким пятном на его белом лице.

— Что с ним? — тихо спросил Королев.

— К своей избе хотел подойти, а фашисты, сволочи, подстрелили, — объяснил кто-то.

Наш врач Саша Файнштейн прошел вперед к мальчику.

— Как тебя зовут? — спросил он, становясь на колени, чтобы осмотреть его.

— Сергей, — ответил тот и стиснул зубы, чтобы не выдать боли. Во время осмотра он не проронил ни слова, ни разу даже не застонал.

— Молодец, Сергей, поправишься, будешь фашистов бить, — доктор поднялся и отряхнул колени.

Глаза мальчика засветились.

— Полечусь немного и пойду к партизанам. Я лес хорошо знаю, из винтовки стрелять умею и из пистолета тоже. Меня ведь возьмут в отряд? Правда?

— Обязательно возьмут, — подтвердил Медведев. — Поправляйся. А мы отомстим гитлеровцам за тебя, за твою деревню, за то, что жгут наши дома и топчут нашу землю.

Мы пошли дальше. Все молчали.

— Боюсь, он не выживет. Рана серьезная, — тихо сказал Файнштейн.

Потом мне не раз приходилось видеть убитых и раненых, провожать в последний путь товарищей, но я никогда не забуду этого парнишку, лежащего на земле, его суровое лицо и детские голубые доверчивые глаза.

Было совсем темно, когда мы добрались до деревушки, где размещалась наша часть, держащая оборону. Командир батальона ждал нас. Мы договорились о переходе линии фронта, потом стали вспоминать Москву.

Вспомнил и я свою Риту и Петуха. Как они сейчас? Достал их фотографии, не удержался, показал товарищам — на душе стало как-то теплее. В разговоре выяснилось, что командир батальона, капитан Машкович, из-под Минска, со станции Славная.

— Кто-то у нас есть из Славной, — вспомнил Староверов.

— Передайте ему привет от капитана Машковича. На Славной только один капитан, и меня все там знают.

От Машковича мы вышли далеко за полночь. Луна ярко освещала небольшую рощицу и деревушку. У забора соседнего домика виднелись темные фигуры, слышались уверенный басок и девичий смех.

— Ну, Королева нам долго ждать придется, — улыбнулся Староверов.

Ночь пролетела незаметно. Встали рано утром. День обещал быть хорошим: безоблачное небо, тихо. Деревушку Белоголовль на две части разделяла речка. На одной половине деревни находился противник, на другой — наши. Занятая врагом часть деревни как вымерла — все жители убежали на нашу сторону, а гитлеровцы там жить боялись — только изредка делали вылазки на пасеку за медом. Единственной переправой через речку служила полуразрушенная плотина, пристрелянная гитлеровскими пулеметчиками.

Мы дождались 12 часов дня, когда у пунктуальных гитлеровцев начиналась раздача обеда, и бесшумно по противотанковому рву подошли к мельнице. Теперь надо было терпеливо ждать.

— Ребята, кто у нас из Славной? — спросил я шепотом.

— Латушкин, — донеслось в ответ.

— Вам привет от капитана Машковича. Мы вчера были у него в гостях.

— Да это же мой отчим, он заменил мне отца! Где он? Что с ним? — заволновался Латушкин.

— Он здесь, недалеко, командует батальоном, жив и здоров. Велел вам кланяться.

Вот ведь как случается в жизни — отец и сын были совсем рядом, а увидеться им не пришлось. Да и сейчас не удастся — нельзя отлучиться с места ни на минуту. Ничего не поделаешь — война.

Солнце поднялось высоко, приблизилось к зениту. У противника все замерли. Видимо, «приступили» к обеду. Пора… Ползком, друг за другом, мы стали переправляться через плотину. Скользкие, мокрые бревна так и норовят выскользнуть из-под ног. Но все благополучно перебрались. Бесшумно переползли пустую улицу, через пасеку в овраг, затем в лес.

Вот где пригодилась тренировка на базе в «Строителе». Даже доктор на этот раз умудрился проползти без обычного шума. Так без единого выстрела мы перешли линию фронта. Правда, «потери» были.

Когда переправа осталась далеко позади и мы выбрались с нейтральной территории, вдруг кто-то воскликнул удивленно и насмешливо:

— Смотри! Ого, как они его разделали!

Я оглянулся и увидел незнакомого бойца. С опухшего, покрытого бело-розовыми пятнами лица сердито смотрели заплывшие глаза. Боец этот удивительно кого-то напоминал, и понадобилось несколько секунд, чтобы узнать в нем доктора. Сашу искусали пчелы. Его одного, никого больше.

— Он всю дорогу шипел, когда ползли через пасеку и овраг, — со смехом рассказывали потом бойцы. Впрочем, в момент перехода нам было не до смеха…

В тот же вечер Анатолий Шмаринов передал на Большую землю нашу первую радиограмму о благополучном переходе линии фронта. Теперь мы в тылу врага.

* * *

Итак, линия фронта позади. В лесу тихо, только кое-где время от времени раздаются пулеметные очереди. Нервы у всех напряжены до предела — хочется немедленно, лицом к лицу, встретиться с противником.

— Телефонный кабель, — раздался громкий шепот, — руби! — И кто-то опустил на провод тесак.

— Без моей команды никаких действий! — приказал Медведев. — Слушай, Георгий, — позвал он меня. — Разъясни бойцам, что сейчас надо быть осторожными, как никогда. Ведь противник, заметив нарушение связи, пошлет проверить линию, и отряд могут обнаружить.