Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль - [43]

Вот вам.

Глядя на них, вы ждете, когда будет сделан следующий снимок. Вы стараетесь сказать им: «Ладно. Так вы хотите меня фотографировать? Получи́те. Это единственное фото, которое вы сделаете со мной сегодня». Но у Бразильской-Рубашки-Теперь-В-Камуфляжной-Куртке появляется идея. Неплохая, приходится признать. Он начинает, прищурившись, разглядывать через телефотообъектив ваш поднятый палец. Это, конечно, не ваш член, но сойдет.

Вы понимаете, к чему он клонит, и снова опускаете руку. Он разочарован. Он знаком велит вам снова поднять руку. Вы отказываетесь. Теперь он раздражен. События идут не по плану. Он поворачивается к девушке ваших грез за вдохновением. Она занята, хвалит его за идею с пальцем. Бесшумно аплодирует ему. Он кланяется.

Она хочет повторить это еще раз.

– Мы это не сняли, – говорит Бразильская-Рубашка-Теперь-В-Камуфляжной-Куртке.

– Просто сделай так рукой еще раз, и мы оставим тебя в покое.

Его слова вы воспринимаете как победу. Вплоть до этого момента вы не были уверены, реальный весь этот фарс или воображаемый; в конце концов, в последнее время у вас было немало стресса; но теперь вы знаете наверняка. Вы решаете про себя, что, какие бы еще события ни произошли сегодня вечером, он/они/она не получат это ваше фото.

Вы улыбаетесь. Вы хотите, чтобы они знали, что вы побеждаете или, по крайней мере, верите, что побеждаете. Далее он достает расческу. Высоко поднимает над головой, чтобы видели все. Точно волшебник палочку, он держит ее между указательным и большим пальцами. Проворно причесывает сначала ваше правое предплечье, потом левое. Вы искренне озадачены таким развитием событий. Потом до вас доходит. Вы смотрите на нее. Ее лицо – сама утонченность, но глаза остекленели от ненависти.

К вам. Она ненавидит вас? Почему? Это сейчас не важно. Прямо сейчас вам нужно из этого выпутаться. К вашему стыду и вечному позору, у вас на спине и руках растут волосы. Позднее вы сделаете эпиляцию, но в данный момент они есть.

Единственным человеком в этом баре, кто знал о вашей растительности, была Эшлинг… а сейчас и мсье Бразильская-Рубашка-Теперь-В-Камуфляжной-Куртке. Она сказала ему. Начинает раскрываться чудовищность всего замысла. Она собирается вас уничтожить. Вот тогда-то вам приходится по-настоящему сдерживать себя, чтобы не изобразить какой-нибудь жалкий жест, типа ударить или пнуть кого-то. Вы будете испытывать вечную благодарность за то, что этого не сделали. Судебные иски в Соединенных Штатах – обычное дело, и человек, зарабатывающий 200 000 долларов в год, сто́ит усилий.

Бразильская-Рубашка-Теперь-В-Камуфляжной-Куртке уже внаглую пытается спровоцировать вас расческой, объективом и – время от времени – тычком пальцами в грудь, то и дело подмигивая. Вас продолжает защищать шок. Вам очень хочется наброситься на него, но что-то останавливает. Вы молитесь.

Я молился.

Может быть, это и помогло. На самом деле, я должен сказать об этом конкретнее. Я знаю, что помогло именно это. Иначе я попытался бы убить его. И, оглядываясь назад, тот факт, что он надел камуфляжную куртку, должно быть, означал, что он с уверенностью рассчитывал, что я попытаюсь. При наличии фотографий и свидетелей со всех сторон это было бы неудачным шагом. Моя рекламная идея насчет того, чтобы подбить кого-то подраться под ее фотографией, воплотилась бы в реальность. Поэтично.

Это был бы превосходный вклад в ее работу. Рекламщик, который падает на собственный отравленный меч. Она могла бы сыграть роль ангела мщения. Я воображал это красивое невинное лицо, выглядывающее с клапана суперобложки. Отличный черно-белый портрет, сделанный Питером Фрименом.

Нет, она не стала бы публиковать эту книгу, пока не закончила бы свою работу с ним. Имейте в виду, даже он не был застрахован. Ему следовало бы вести себя осторожнее. За четырехлетний период она могла нащелкать сколько угодно его фотографий.

Так что в конечном счете я не дал ей ничего из того, что она хотела для своей книги, за исключением нескольких статичных кадров, на которых я стою в баре с дурацкой улыбкой на лице. Может быть, они были достаточно хороши, чтобы их использовать. Может быть, нет, но я хотя бы не подарил ей фото, на котором катаюсь по полу в драке в баре. Пронесло!

Полагаю, мои записи – это попытка осмыслить то, что случилось, и забыть. Опять же, я сомневаюсь, было ли это на самом деле. Я словно все это вообразил. Самое странное – то, насколько умно была поставлена эта сцена. Я с удовольствием сам поучаствовал бы в чем-то таком семь лет назад, когда играл в похожие игры. Но мои тогдашние старания были не более чем духовным вандализмом. А это было сделано профессионально.

Я сорвал зло на девушке, с которой был четыре с половиной года. Эта половина имеет значение. Я поступал с ней по-свински. Неверный, нелюбящий и бо́льшую часть времени невменяемый. Она сказала, что ей нужно некоторое пространство. Поначалу я был рад, потом безутешен. Отличный повод, чтобы напиться. Я и пил. Много. Но в то время как все это спиртное вливалось внутрь, я развлекался тем, что использовал историю своего разбитого сердца, чтобы «кадрить» других девушек, забредавших в убогие бары, завсегдатаем которых я был. Я заманивал их в свои так называемые сети, а когда убеждался, что они влюбились в меня, начинал нападать на них. Я воображал себя беззаботным плейбоем в смокинге и шейном платке. Я наслаждался, причиняя им боль. Я не сознавал всей глубины ее воздействия. Я понимал, как сильно нравился им, только после того как делал им больно, а к этому времени было уже слишком поздно. Поправка. Я знал. Именно поэтому и делал им больно. Как могли они любить меня? Я наказывал их за то, что они любили меня. Я также знал, что даже после того, как я делал им больно, они продолжали любить меня – иногда даже больше – в силу своей натуры.