Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль - [18]

Забавно, как тихо становится в округе, когда все покрывается четырехфутовым слоем снега. Как это нереально: утром выйти из дома и оказаться в декорациях «Доктора Живаго». Волоски в ноздрях замерзали, а если я пытался поковыряться в носу, ломались. Воздух обжигал легкие до боли. Я чувствовал его тяжесть в груди. И пусть на мне была смешная огромная шапка, но я предпочитал, чтобы мои уши были прикрыты.

Первыми страдали выступающие части. Уши, пальцы. Как у этих типов, что у всех на слуху, вроде капитана Скотта с откушенными морозом пальцами на ногах. Тебе необходимы эти смешные шапки с висячими ушами. О да! Зима не только оскорбляет органы чувств, она с таким же рвением нападает и на чувство вкуса. Но очистительный эффект холодного, стерильного воздуха был почему-то утешающим. Он позволял заговорщицкой лености обволакивать душу. Заговорщицкой, потому что другие помогали тебе откладывать жизнь на потом. Ибо по-другому это не назовешь. Я говорил себе: ну, в этой обстановке ничего невозможно достичь. Природа настолько негостеприимна, что нет смысла начинать новый проект, пока погода не улучшится – чего, как я в итоге начал надеяться, не случится никогда.

Для подобных надежд этот штат – как раз то местечко, что надо. В миннесотские Зимы люди жирели настолько, что не могли выйти из дому, что, в свою очередь, способствовало дополнительному накоплению жира. Им прямо на дом непрестанно доставляли все новые и новые припасы. Снегоочистительные машины поддерживали дороги в проезжем состоянии только для того, чтобы кормить этих жирных мудаков пиццей. Да и сами водители этих машин худышками не были. Но знаете что? Я постараюсь больше так не говорить. Об этом и так слишком часто говорят в Миннесоте. «А-знаете-что» то и «а-знаете-что» се. По мне, так эти «а знаете что» следовало бы придержать для чего-нибудь по-настоящему неожиданного.

– А знаете что?

– Что?

– Пошли вы на хер!

Кстати, прежде чем прервать самого себя, я собирался сказать, что был настолько хорошо подготовлен всеми своими знакомыми к Зиме, что, когда она таки пришла, все оказалось не так плохо. Мне говорили, что на мою долю достались две самые мягкие зимы за очень долгое время. Но я был не в претензии и обманутым себя не чувствовал. Я все равно могу с чистым сердцем сказать, что пережил две Гребаные Ледяные Миннесотские Зимы. Я свой срок отбыл. Соедините мой целибат с арктическим экспериментом и получите мощный коктейль из запертой внутри агрессии и самоотрицания. Я начал понимать тех, кто испытывает соблазн пойти в «Макдоналдс» с «узи», требуя удовлетворения. Допускаю, что, если бы я когда-либо вошел в подобное заведение с желанием устроить такого рода хаос, я был бы тем парнем, который отказывается обратить оружие против себя. Гораздо лучше выстрелить себе в ногу и притвориться одной из жертв. Тогда можно смотреть последствия этого события по телевизору, лежа на больничной койке. Но разве другие жертвы тебя не узнают? Нет. Если ты позаботишься о том, чтобы они не видели твоего лица, то не узнают. Ладно, ладно – я таки об этом подумывал.

Один год в Миннесоте шел за три. Мне принадлежал викторианский дом в одном из лучших районов Сент-Лакруа, я зарабатывал по 200 000 долларов в год, мой платеж по кредиту составлял 4500 долларов в месяц – и меня сводил с ума стресс. Зарплата была вдвое больше того, что требовалось для ежемесячных платежей, так что я мог себе многое позволить, но даже при этом я не был богачом. Я думал, что буду богачом. Я предвкушал, как буду небрежен с деньгами. Как у меня будут дорогие игрушки типа автоматических проигрывателей, саунд-систем, бильярдных столов и завернутых в пузырьковую пленку древностей.

Не-а. Но погодите-ка, я собирался сделать себе состояние, продав дом, не так ли? Да, конечно, собирался, а теперь вернемся к работе.

Я был убежден в том, что каждые 4500 долларов, которые я отдавал за этого «викторианца», были все равно что деньги, положенные в банк. Нет. Единственное, что мне удалось сделать, – это заморозить саму ссуду (что вполне уместно, учитывая температуру «за бортом»). Ничто на самом деле не выплачивалось. За исключением процентов и страховки. В сущности, я выплачивал лишь проценты на кредит. И разумеется, я не заработал ничего и близко похожего на «состояние» на этом шлюшьем доме, когда в итоге таки продал его. Я типа как свел все к ничьей – едва-едва. Так что в ретроспективе это причинило мне не столько боли, сколько могло. Но в то время у меня имелись в наличии дом, который висел жерновом у меня на шее, решимость не прикасаться ни к чему, что могло бы привести к контакту с существом женского пола любого вида (не только человеческого), и желание вернуться в Лондон, которое буквально носилось в воздухе вокруг меня.

Я ждал «Обсервер», как вино ждет, когда его откроют. Мою печаль в случае, если этот журнал оказывался распродан или просто не привезен из-за – погодите-ка! – холодной погоды, нельзя было передать словами. А когда он появлялся, я прижимал его к груди. Да, ему было уже три дня, ну так что? Я обожал тот остроумный, непринужденный, почти «я сам себе наскучил» стиль, которым авторы выкладывали свои доводы. Я даже не осознавал прежде, насколько на самом деле был урбанистом. Переезд из Лондона в Сент-Лакруа стал для меня бо́льшим шоком, чем было бы возвращение в Ирландию. Я понял это достаточно скоро, когда провел пару вечеров в Новом Дублине. Он был таким энергичным, полным жизни и юным в тот канун Рождества, что мне пришлось сдерживать слезы, потому что я знал, что придется вернуться обратно в Миннесоту.