Дневник кислородного вора. Как я причинял женщинам боль - [17]

Они не любят счастья. Серьезно. Все эти шведско-норвежские влияния оказывают тот же эффект, что и большое мокрое шерстяное одеяло, которое заледеневает до твердости Зимой. Как минимум на шесть месяцев. Гребаная холодрыга. Если живешь там, замороженность становится близким родственником.

Я ощутил ликование, когда однажды утром проснулся, и тот мудак в телевизоре сообщил мне, что на улице –17, а не –30, как накануне. Я был готов от счастья выпрыгнуть из трусов и шлепанцев. Для любого вменяемого человека из реального мира это все еще «ох, блин, как холодно». Никогда прежде изображение девушки в бикини не вызывало у меня такого чувства непонимания. Была такая реклама на боку автобуса, застрявшего в сугробе. Улыбающаяся, загорелая, подперев голову рукой, она говорила: «Ты долбаный идиот». Когда тот автобус прополз мимо меня, ее губы, казалось, действительно двигались, выговаривая вопрос: «На фига ты морозишь себе яйца в этой недо-Сибири?»

Я бы заплакал, но слезы наверняка замерзли бы и ослепили меня. Я не знал, что бывает со слезами при таких температурах. Да и откуда мне знать? Я же был нездешний. У меня не было подобного опыта. Я извлекал извращенное удовольствие из сюрреализма этого местечка. Ад с обратным знаком. Вместо пламени и серы – снег и лед.

В Миннесоте есть миф о феномене, который возникает при температурах ниже –40: кофе из чашки можно выплеснуть в воздух, и он кристаллизуется прежде, чем упадет на землю. Я слышал это по меньшей мере трижды, прежде чем пережить здесь свою первую Зиму. Полагаю, целью этого маленького любопытного факта было напугать новоприбывших до усрачки. В нем была прекрасно встроенная маскировка – в том смысле, что на первый взгляд он казался просто интересным фактом, стоящим упоминания.

В нем было даже то, что мы в рекламе зовем мнемоническим символом. В смысле, одна памятная вещь, которую можно из этого вынести. Эта история пошла бы под заголовком «Место, где кофе замерзает на лету». Данный факт выступает в ней в роли ложной цели. Можно рассказывать эту историю, прикидываясь тем, кто просто делится знанием. Однако истина скорее связана с удовлетворением, которое рассказчик получает от выражения лица слушателя, когда до того доходит, насколько адски холодно должно быть, чтобы кофе из чашки, выплеснутый в воздух, замерзал на лету. Тогда слушатель должен решить, реагировать ли ему честно, то есть побелеть и блевануть, или нечестно, то есть продемонстрировать притворный интерес к физической стороне этого явления. Как-то раз вечером в моем викторианском доме имелись в наличии: постель, стол, акустическая система и приятель-техасец. Я упоминаю, из какого он штата, только потому, что это снимает любые претензии, которые вы могли бы ему предъявить по поводу его знаний обо всем, что связано с этим долбаным морозом.

– Чувак, на улице минус тридцать пять. Давай попробуем эту штуку с кофе.

– Недостаточно холодно, – сказал я, страшась перспективы варить кофе и демонстрировать свое неумение пользоваться кофеваркой, к которой я даже не прикасался, и держал этот агрегат дома только потому, что кто-то всучил мне его в качестве подарка на новоселье.

– Чувак, при ледяном ветре это достаточно холодно.

– Ну, мне не хочется варить кофе. Я даже не уверен, что он у меня есть.

– Чувак, вода тоже пойдет. Вскипяти водички, а?

Какого черта, мне уже все равно наскучило слушать, как великолепен Техас! У меня имелись в хозяйстве кастрюли, хотите – верьте, хотите – нет, и прежде чем вы успели бы проговорить «помни Аламо»[3], у нас уже стоял на плите ковшик с водой.

– Чувак, подожди, пока забулькает. Она должна булькать, иначе не сработает.

И она таки забулькала. Кухня выходила на задний двор, и к ее порогу вела лесенка в пару ступенек. Я открыл противомоскитную дверь, которую научился держать постоянно закрытой, даже Зимой. С этими мелкими ублюдками нельзя пускать дело на самотек. Потом, влезши в свою тщательно выбранную куртку, целиком на гусином пуху, «пуховик и бронежилет в одном» (по всем параметрам представлявшую собой гараж, только гибкий), я приоткрыл кухонную дверь на ширину одного глаза. Эта техасская задница и слышать ничего не хотела. Одетый в одну толстовку, он схватил ковшик за ручку обеими руками и, стараясь ни капли не пролить, понес исходившую паром кастрюльку в ночь. Я широко распахнул дверь и включил уличное освещение.

Ну, хрен знает, если это правда, я не хотел это пропустить. Итак, он вышел на верхнюю ступеньку. Теперь из-за контраста температур казалось, будто кастрюлька дымится. Он держал ее обеими руками перед собой. Он произнес слово «чувак» еще один раз, просто потому что представилась возможность, и, чуть отклонившись назад, выплеснул содержимое в черное небо. В облаке пара что-то блеснуло, а затем раздался мощный рев.

Он смотрел прямо перед собой и содрогался. Поначалу я решил, что ему холодно, но потом до меня дошло, что дело как раз в обратном. Вода – кипящая вода – взлетела вверх, а затем ринулась вниз, приземлившись точно на него. Далеко не замерзшая, она лишь слегка охладилась, и только это избавило его от поездки в больницу.