Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [63]
- Ой, от кого это?! - воскликнула я.
- Посмотри еще раз,- был ответ.
Я развернула послание и просмотрела его при светильнике. Почерк, которым было написано письмо, принадлежал человеку, к которому сердце мое теперь не лежало. А написано было так:
«Что же получилось из твоего "Какой же это жеребенок"?
О, как мне тяжело!»
Самое удивительное: здесь были те несколько слов, что я когда-то в порыве раскаянья послала Канэиэ. «Отчего это?» - подумала я и спросила:
- Не господин ли это из дворца Хорикава?
- Да, это послание Первого министра. Был человек из его свиты. Он было пришел в вашу усадьбу, но там ему сказали: «Не изволит быть». Однако же он оставил послание, заметив: «И все-таки, обязательно передайте».
Больше всего меня удивляла мысль о том, каким образом он услышал мое стихотворение. Я опять стала со всеми советоваться, и мой старый отец, выслушав меня, смущенно заметил:
- Очень неудобно получилось. Надо было ответить сразу, отдав свое письмо тому члену свиты, который принес послание.
Тогда я, хотя и не считала это своей небрежностью, ответила очень, видимо, неучтивым стихотворением:
Одна из моих дам заметила мне:
- Ответ на это стихотворение он решил написать сразу же. До середины написал, а потом молвил: «Никак не получается концовка». Прошло долгое время, пока он решился.
Моему сыну срочно поручили наблюдение за танцовщиками, сказав при этом, что послезавтра - специальное празднество.
По этому случаю пришло редкое послание от Канэиэ. «Что еще нужно сделать?» - спрашивал он, присылая все, что было необходимо сыну.
В день последней репетиции от него принесли еще одно письмо: «Сейчас я не у дел из-за осквернения, поэтому не могу приехать во дворец. Я думал прибыть к вам и проводить сына, но ты вряд ли подпустишь меня к дому. Я в нерешительности: как мне быть?».
Растерявшись при одной только мысли, что Канэиэ сейчас может прибыть сюда, я велела сыну:
- Быстро одевайся и поезжай к отцу!
Так я подгоняла его, а когда сын уехал, тотчас же залилась слезами.
Встав рядом с сыном, Канэиэ заставил его повторить танец, а потом отправил во дворец.
В день, когда наступил праздник, я выехала из дому, рассчитывая увидеть процессию. На северной стороне дороги, особенно не бросаясь в глаза, стоял экипаж, крытый бетелевыми листьями. Сзади и спереди занавески у него были опущены. Спереди из-под занавеси выглядывал тяжелый тканый рукав фиолетового цвета[27] поверх чистых полотняных облачений. Глядя на этот экипаж, я решила, что он женский.
Из ворот дома, что стоял позади экипажа, к нему церемонно вышел придворный шестого ранга, опоясанный большим мечом, и, преклонив колени перед тем, кто находился внутри, что-то сказал. Когда я, удивленная зрелищем, присмотрелась внимательно, то увидела, что возле кареты, к которой тот подошел, стояло несчетное количество чиновников высокого ранга в красных и черных одеяниях.
- Если хорошенько присмотреться, там есть люди, которых нам приходилось видеть, - сказали мне.
Церемония закончилась раньше, чем всегда; все, кто сопровождал кареты высшей знати, должны были видеть это окружение; задержавшись там, они столпились в одном и том же месте - возле экипажа Канэиэ. Сын, которым были заняты все мои мысли, выглядел с сопровождающими его людьми просто великолепно, хотя и был вызван внезапно. Люди из высшей знати, как это было принято, протягивали ему фрукты и другие дары, что-то говорили, - мое материнское самолюбие было удовлетворено. Кроме того, случилось так, что мой старомодный отец, не осмеливаясь смешиваться с высокопоставленными, находился среди тех, чьи одежды были цвета желтой розы[28]. Канэиэ заметил его, извлек из числа мелких чиновников и послал в свой дом за сакэ, а потом наполнил для него керамическую чарку. В тот самый момент, когда я это увидела, не возликовало ли мое сердце?!
Некоторые уже намекали сыну:
- Ну, наверное, уже пора! - и были женщины, которые добивались его. Сначала он написал той, что жила в районе Восьми мостов:
Ответа на этот раз, как будто, не было, и он снова написал:
Теперь ответ пришел:
Письмо было написано переписчиком. Юноша ответил:
На послание ответили:
Она решила, что взяла верх в этом состязании, но он опять написал:
Ее ответ:
Настоящее издание представляет собой первый русский перевод одного из старейших памятников старояпонской литературы. «Дневник эфемерной жизни» был создан на заре японской художественной прозы. Он описывает события личной жизни, чувства и размышления знатной японки XI века, известной под именем Митицуна-но хаха (Мать Митицуна). Двадцать один год ее жизни — с 954 по 974 г. — проходит перед глазами читателя. Любовь к мужу и ревность к соперницам, светские развлечения и тоскливое одиночество, подрастающий сын и забота о его будущности — эти и подобные им темы не теряют своей актуальности во все времена.
«Кадамбари» Баны (VII в. н. э.) — выдающийся памятник древнеиндийской литературы, признаваемый в индийской традиции лучшим произведением санскритской прозы. Роман переведен на русский язык впервые. К переводу приложена статья, в которой подробно рассмотрены история санскритского романа, его специфика и место в мировой литературе, а также принципы санскритской поэтики, дающие ключ к адекватному пониманию и оценке содержания и стилистики «Кадамбари».
В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.
Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.
Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.
В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.
В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.