Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [59]
И снова, о чем бы ни заходил разговор, ками принимался за свое. Сын от него только и слышал:
- Ну, скажите своей матушке понастойчивее: «Господин уже вымолвил свое слово!»
Тогда я послала Канэиэ письмо: «Почему ками постоянно говорит об этом? Он очень надоел мне со своими разговорами, поэтому напиши ответ, который я могла бы показать ему». Ответ пришел: «Я так и думал. За хлопотами по поводу нашего сына мне казалось, что это случится еще не скоро; теперь же я думаю, что мы вернемся к разговору после окончания полосы запретов, в восьмую луну, - если душевные устремления ками не изменятся».
Когда я получила письмо, то почувствовала большое облегчение. «Вот как полагает господин, - написала я ками, - разве не говорила я Вам, что в таком деле спешка не помогает определить надлежащее время?». Ответа я не получила, но через некоторое время ками явился сам.
- Я приехал довести до Вашего сведения, что я крайне рассержен.
- Что случилось? Вы говорите очень громко. Пожалуйте в помещение, - заметила я ему.
Входя внутрь, ками говорил моему сыну:
- Хорошо... Я приезжал сюда и днем и ночью, а теперь желанный миг отодвигается все дальше и дальше!
Собираясь уходить, ками попросил тушечницу и бумагу. Перед уходом написал на бумаге стихотворение, скатал и оставил для меня. Я прочла:
«Что же мне делать? Вынужден покориться. Вечером приеду опять», - было написано там. Письмо было даже читать стыдно. Ответ я написала сразу и послала ему вслед:
Вечером двадцать второго числа, того самого дня, который был выбран некогда для свадьбы, ками вновь приехал с визитом. На этот раз, в отличие от прежнего, он был очень сосредоточен. Его осуждающий вид казался мне очень утомительным.
- Позволение господина, - говорил он, - не привело к цели. За это время все отодвинулось еще дальше. Подумайте, можете ли вы что для меня сделать?
- О чем вы думаете, что тут можно сделать? Ужели за это долгое время, о котором вы говорите, стала я смотреть на девочку как на женщину?
- Какою бы она ни была, я хотел бы с нею побеседовать.
- Это совершенно невозможно. Она еще в том возрасте, когда не встречаются наедине.
После этих слов ками, судя по голосу, особенно опечалился:
- Грудь моя сжимается от волнения. Может быть, позволите мне побыть хоть за этой бамбуковой шторой, и я сейчас же уйду. Я тогда буду по капле приближаться к цели. Проявите, пожалуйста, заботу! - и с этими словами он положил свою руку на штору.
Это было не вполне учтиво, но я сделала вид, что ничего не видела и не слышала, и сухо произнесла:
- Стало уже поздно. Вам обычно по ночам приходят такие мысли, не правда ли?
- Я не думал, что встречу такой холодный прием. Мне стыдно очень, все неожиданно... Думал - вы меня обрадуете... Свиток календаря и то зависит от спицы, на которую намотан. Я наговорил вам много плохого. Испортил вам самочувствие.
Он произнес это так удрученно, что я, в порыве сострадания, сказала:
- Так ли уж все безнадежно?! Представьте себе, что все это время Вы заняты службой при экс-императоре или при дворе.
- Но эта мысль для меня совершенно невыносима! - в унынии воскликнул ками, и в голосе его не было никакого оживления.
Я затруднилась с ответом и под конец уже только молчала. Ками же произнес:
- Весьма сожалею, я испортил вам настроение. В таком случае, более я не затрудню вас, не заставлю себя слушать. Еще раз выражаю сожаление.
Сказавши это, ками смиренно сложил щепоткой пальцы и, помолчав, через некоторое время встал. Когда он уходил, я велела дать гостю факел, но мне сказали:
- Не захотел взять ничего.
Мне было жаль его. На следующее утро я написала ему: «К большому сожалению, возвращались Вы без факела; надеюсь, все обошлось благополучно.
Мне очень жаль».
С тем же посыльным ками прислал ответ:
Примите мои сожаления и свидетельство в получении Вашего послания».
Несмотря на то, что вчера ками показал такую выдержку, на следующий же день он вновь подъехал к моим воротам со словами:
- Господина помощника сегодня вызывают многие, так что передайте, что мы можем доехать до службы вместе.
Потом, как обычно, попросил тушечницу и, оставив письмо, уехал. Я посмотрела - нетвердым почерком была исписана вся страница: «Какие грехи в прежних жизнях я совершил, что теперь получил такую плоть, которой Вы изволите чинить помехи? Дело оборачивается столь странно, что я весьма сомневаюсь, закончится ли оно благополучно. Больше я Вам ничего не скажу. Теперь я полагаю, что должен укрыться от людей высоко в горах».
В ответ я написала: «Как это ужасно. Почему Вы изволите так говорить? Человек, который плохо к Вам относится, - это не я, а другой кто-то. Горы я знаю плохо, а долины - хорошо». Письмо передала, когда ками отправлялся в одном экипаже с моим сыном. Сын в тот день вернулся домой верхом на прекрасной лошади, полученной в подарок.
