Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [56]
На этот раз ответ был, но я его не записала.
До конца этой луны оставалось еще больше двадцати дней, Канэиэ перестал ко мне приезжать. К моему возмущению, он передал мне свои зимние вещи: «Сделай это!». Посыльный, с глупейшим видом, заявил:
- От господина было и письмо, да я его где-то обронил.
Я решила не посылать ответ: я же не знаю, что за настроение было в письме. И все, что было передано, я сделала, отослав назад без письма.
После этого ко мне никто не приезжал даже во сне, на том и год кончился.
В конце девятой луны Канэиэ опять безо всякого письма велел передать мне нижние одеяния со словами: «Сделай это». Я не знала, как поступить, но, поговорив то с одним, то с другим, решила: «Надо еще раз посмотреть на его истинные намерения. Иначе я покажу, будто ненавижу его». Я взяла эти одеяния, почистила их и в первый день десятой луны передала через сына, который сообщил, что отец сказал ему:
- Очень чисто.
Нельзя сказать, чтобы я была недовольна.
В одиннадцатую луну этого года в доме скитальца по уездам родился ребенок. Я не могла быть на этом торжестве, но решила поехать хотя бы на празднование пятидесяти дней со дня рождения младенца. Особенно пышного я ничего не могла предпринять, хотела лишь преподнести благопожелания. Подарок сделала обычный: к корзине с белыми детскими одеждами прикрепила ветку сливы, и ко всему этому - стихотворение:
С приходом ночи я отправила с этим подарком главу отряда охраны дворца, так называемых «поясных мечей». Посыльный наутро вернулся, привезя мне светло-красные нижние шаровары и стихи:
Таким было ответное стихотворение, и так прошли предновогодние дела.
Одна дама пригласила меня:
- Поедем куда-нибудь в безлюдное место!
- Обязательно, - согласилась я, но, когда мы приехали в назначенное место, паломников там оказалось много. И хотя было мало вероятности, что меня кто-то может узнать, я была единственным человеком, который чувствовал себя неловко. С крыши молельного павильона свешивались сосульки. Когда мы, возвращаясь после молитвы, любопытствуя разглядывали их, мимо нас прошел взрослый человек в детском облачении, с красиво убранными волосами. Гляжу, он держит (завернутым в рукав своего одинарного облачения) кусок льда и грызет его. Я подумала, что у него для этого есть какая-то причина, и тут человек, шедший со мною вместе, заговорил с ним. Со ртом, набитым льдом, тот ответил:
- Вы изволите ко мне обращаться?
Услыхав его речь, я поняла, что это простолюдин. Опустив голову вниз, человек сказал:
- А кто этого не ест, тот не делает того, что хочет.
- Несчастный, - пробормотала я, - у такого человека всегда мокрые рукава. – И снова подумала:
Вернувшись домой, всего через три дня я отправилась на поклонение в храм Камо. В его окрестностях стало темно от снегопада и ветра, и на душе сделалось грустно. Ветер продолжал дуть, и так прошли одиннадцатая и двенадцатая луны.
Пятнадцатого числа горят огоньки расцвечивания.
Слышалось, как мужчины, приставленные к таю для разных поручений, с шумом восклицали:
- Огни горят!
Они все больше пьянели, доносились их голоса:
- Эй, спокойно!
Мне сделалось забавно, я подошла к краю веранды, выглянула наружу. Ярко светила луна. Горы, которые виднелись далеко на востоке, были закрыты туманом, вид их завораживал, проникал в душу. Я стояла, привалившись к столбу, и думала о том, что не могу уйти от воспоминаний о Канэиэ, с которым перестала встречаться после восьмой луны. Слезы было не удержать. И сложились стихи:
Двадцать пятого числа мы предприняли шаги, чтобы определить таю на официальную службу. Когда я размышляла, как бы это сделать, прибыл гонец с редким теперь письмом от Канэиэ. В письме говорилось: «Будет помощником главы Правых дворцовых конюшен». По случаю назначения таю стал наносить визиты в разные места, в том числе - и к главе своего ведомства, оказавшемуся его дядей. Когда сын навестил его, тот весьма обрадовался и в ходе разговора стал расспрашивать:
- Что собою представляет барышня, которая обитает в вашем доме? Сколько ей лет?
Вернувшись домой, сын рассказал мне:
- Так и так.
Выслушав его, я не приняла его рассказ близко к сердцу. Поскольку на эту тему думать еще не нужно было, я и перестала.
В это время начались хлопоты по подготовке к лучным состязаниям в павильоне Рэйдзэй-ин. И ками - глава службы, и его помощник - мой сын - были в одной команде; в дни тренировок они встречались, и всякий раз ками говорил об одном и том же, и сын, передавая мне эти разговоры, все спрашивал: «Что бы это все значило?».
А двадцатого числа второй луны я увидела сон...
Мы потихоньку выехали в одно место. Это такое место, о котором говорят: «Это не так уж глубоко в горах». Степь уже выгорела, а сакура отцвела - в другое время эта дорога была интереснее. Очень глубоко в горах птичьи голоса не слышны: даже камышевка не подает ни звука. Только журчит невидимый нам энергичный горный поток.
Настоящее издание представляет собой первый русский перевод одного из старейших памятников старояпонской литературы. «Дневник эфемерной жизни» был создан на заре японской художественной прозы. Он описывает события личной жизни, чувства и размышления знатной японки XI века, известной под именем Митицуна-но хаха (Мать Митицуна). Двадцать один год ее жизни — с 954 по 974 г. — проходит перед глазами читателя. Любовь к мужу и ревность к соперницам, светские развлечения и тоскливое одиночество, подрастающий сын и забота о его будущности — эти и подобные им темы не теряют своей актуальности во все времена.
«Кадамбари» Баны (VII в. н. э.) — выдающийся памятник древнеиндийской литературы, признаваемый в индийской традиции лучшим произведением санскритской прозы. Роман переведен на русский язык впервые. К переводу приложена статья, в которой подробно рассмотрены история санскритского романа, его специфика и место в мировой литературе, а также принципы санскритской поэтики, дающие ключ к адекватному пониманию и оценке содержания и стилистики «Кадамбари».
В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.
Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.
Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.
В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.
В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.