Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [55]
Ответ был обычный:
После двадцатого я снова увиделась с Канэиэ. Дело было так: числа двадцать третьего или двадцать четвертого поблизости от моего дома случился пожар. Канэиэ появился очень быстро, встревоженный. Дул ветер, и огонь бушевал до тех пор, пока не запели петухи.
- Ну, теперь здесь все в порядке, - сказал Канэиэ и уехал. Мои люди восклицали тогда:
- Здесь перебывали разные особы, узнавшие, что господин здесь; они уехали, попросив нас доложить о своих визитах. Какая честь для нас! - А мне показалось все это унизительным для моего дома.
В последний день месяца Канэиэ пришел опять. Входя в дом, он произнес:
- В ту ночь, когда близко был пожар, этот дом был как живой островок в нем.
- Но здесь всегда сигнальные костры, - ответила я.
Однажды в начале пятой луны таю написал по обычному адресу:
Она ответила:
Пятого числа, в день Ириса, он написал:
Ее ответ:
Я только удивляюсь, за что это она так ненавидит?
У меня самой все мысли в этом месяце были о Канэиэ. Двадцатого числа я получила от него записку: «Мне хочется дать эту продуктовую сумку человеку, который отправляется в дальнее путешествие. Пришей здесь внутри мешок». А когда я пришила, он прислал новую записку: «Сделала ли ты, о чем я просил? Хорошо бы, ты всю сумку заполнила стихами. Я себя неважно чувствую, стихи писать не могу». Мне стало забавно, и я ответила: «Раз ты просишь об этом, я положу туда все стихи, какие только сочинила. Боюсь только, ну, как они просыплются и потеряются. Может быть, ты пришлешь еще одну сумку?».
Проходит еще два дня, и он присылает много стихотворений и письмо с ними: «Я долго неважно себя чувствовал, и это отвлекало меня. Но ничего не поделаешь - вот полная сумка с моими стихами. А вот ответы на них, - было там написано, - прошу тебя определить лучшие из них». Погода была дождливая, и я просматривала стихи, ожидая, когда у меня появится лирическое настроение. Было видно, что одни из них лучше, другие хуже, но вместо того, чтобы с важным видом производить оценку, я написала так:
И больше ничего отвечать не стала.
В шестую и седьмую луну Канэиэ приходил ко мне как обычно. В конце седьмой луны, двадцать восьмого числа, он сказал мне:
- Я был при дворе, на состязаниях по борьбе, решил поехать сюда и быстро ушел.
После этого я не видела его до двадцатых чисел восьмой луны. По слухам, он в это время часто бывал у другой женщины. Я подумала тогда, что его привязанности переменились, и жила, совсем лишившись душевного равновесия.
Дом, в котором я жила, все больше приходил в негодность, и мой отец, обеспокоенный этим, решил, что людей со мной немного и мне лучше всего переехать в его дом в Хирохата Накагава. Сделать это нужно сегодня или завтра. Что это когда-нибудь произойдет, я говорила Канэиэ не однажды, но теперь решила, что нужно еще раз напомнить и велела передать ему: «Надо кое о чем тебе сказать».
- У меня воздержание, приехать не могу, - ответил Канэиэ, и я решила, что раз он не составит мне компанию, делать нечего, и переехала без звука.
Здесь близко были горы, дом был расположен на берегу реки, вода в реке стремилась куда хотела, и само жилище показалось мне очаровательным.
Похоже, что Канэиэ дня два или три не знал о моем переезде. Лишь двадцать пятого или двадцать шестого числа я получила записку, где значилось только: «Сбежала, не сказавшись». В ответ я написала: «Я подумала, что не стоит извещать тебя о том, что я переехала: мне кажется, что в таком убогом месте ты не станешь меня навещать. А на прощанье, думала я, нужно было позвать тебя - встретиться там, где мы привыкли видеться с тобою». «Так тому и быть. Если место неудобно для посещений...» - написал тогда Канэиэ и на этом прекратил посещения.
Однажды в девятую луну, когда подняли шторы и я выглянула наружу, у меня возникло грустное чувство при виде того, как на самой усадьбе и снаружи ее от реки стоял туман; вдали виднелись горы, подножия которых были также закрыты туманом.
Поля перед восточными воротами усадьбы были сжаты, перед глазами тянулись ряды развешенной соломы. Когда к нам время от времени кто-нибудь приезжал, я посылала за свежей соломой - накормить лошадей, и за рисом нового урожая - приготовить еду. Сын увлекался соколиной охотой и потому езживал поразвлечься с соколами. Вот стихотворение, которое он, кажется, послал все той же даме:
Ответа не было. Через некоторое время он опять написал:
Настоящее издание представляет собой первый русский перевод одного из старейших памятников старояпонской литературы. «Дневник эфемерной жизни» был создан на заре японской художественной прозы. Он описывает события личной жизни, чувства и размышления знатной японки XI века, известной под именем Митицуна-но хаха (Мать Митицуна). Двадцать один год ее жизни — с 954 по 974 г. — проходит перед глазами читателя. Любовь к мужу и ревность к соперницам, светские развлечения и тоскливое одиночество, подрастающий сын и забота о его будущности — эти и подобные им темы не теряют своей актуальности во все времена.
«Кадамбари» Баны (VII в. н. э.) — выдающийся памятник древнеиндийской литературы, признаваемый в индийской традиции лучшим произведением санскритской прозы. Роман переведен на русский язык впервые. К переводу приложена статья, в которой подробно рассмотрены история санскритского романа, его специфика и место в мировой литературе, а также принципы санскритской поэтики, дающие ключ к адекватному пониманию и оценке содержания и стилистики «Кадамбари».
В сборник вошли новеллы III–VI вв. Тематика их разнообразна: народный анекдот, старинные предания, фантастический эпизод с участием небожителя, бытовая история и др. Новеллы отличаются богатством и оригинальностью сюжета и лаконизмом.
Необыкновенно выразительные, образные и удивительно созвучные современности размышления древних египтян о жизни, любви, смерти, богах, природе, великолепно переведенные ученицей С. Маршака В. Потаповой и не нуждающейся в представлении А. Ахматовой. Издание дополняют вступительная статья, подстрочные переводы и примечания известного советского египтолога И. Кацнельсона.
Аттар, звезда на духовном небосклоне Востока, родился и жил в Нишапуре (Иран). Он был посвящен в суфийское учение шейхом Мухд ад-дином, известным ученым из Багдада. Этот город в то время был самым важным центром суфизма и средоточием теологии, права, философии и литературы. Выбрав жизнь, заключенную в постоянном духовном поиске, Аттар стал аскетом и подверг себя тяжелым лишениям. За это он получил благословение, обрел высокий духовный опыт и научился входить в состояние экстаза; слава о нем распространилась повсюду.
В сборник вошли лучшие образцы вавилоно-ассирийской словесности: знаменитый "Эпос о Гильгамеше", сказание об Атрахасисе, эпическая поэма о Нергале и Эрешкигаль и другие поэмы. "Диалог двух влюбленных", "Разговор господина с рабом", "Вавилонская теодицея", "Сказка о ниппурском бедняке", заклинания-молитвы, заговоры, анналы, надписи, реляции ассирийских царей.
В сборнике представлены образцы распространенных на средневековом Арабском Востоке анонимных повестей и новелл, входящих в широко известный цикл «1001 ночь». Все включенные в сборник произведения переводятся не по каноническому тексту цикла, а по рукописным вариантам, имевшим хождение на Востоке.