Дневник эфемерной жизни (Кагэро никки) - [32]

Собеседница ее сейчас же возразила на это:

- Да ну, это вряд ли. Она, похоже, человек бесхитростный, едва ли господин стал бы специально для нее что-то такое делать.

- Но тогда, может быть, это принцесса, дочь прежнего государя, - засомневалась первая.

Так ли, этак ли, обе были совершенно растеряны. В конце концов они заявили мне:

- Так не годится. Вы сидите целыми днями, будто сосредоточились на наблюдении заходящего солнца. Вам надо было бы куда-нибудь совершить паломничество. - И тогда, ни о чем больше не думая, я стала говорить об этом, когда светало, вздыхать, когда смеркалось. К тому же, тогда было еще очень жарко, и я решила отправиться в десятых числах в Исияма[32].

***

Я выехала втайне от всех, не поставив в известность даже таких близких людей, как младшая сестра, покинула свой дом, когда мне показалось, что стало светать, однако, когда я доехала до окрестностей реки Камогава, меня догнали несколько сопровождающих, которые как-то прослышали о моем отъезде. Ярко светила полная луна, но мы при ее свете никого не встретили. Я услышала, что на берегу реки видно лежащего покойника, но мне не сделалось страшно. Когда мы достигли примерно рубежей горы Аватаяма, двигаться дальше стало очень трудно, и мы расположились отдохнуть. Мои мысли не могли остановиться ни на чем определенном, и я только без конца проливала слезы. Я думала, не пришел бы сюда кто-нибудь, безучастно вытерла слезы и снова заспешила в дорогу.

Когда мы достигли Ямасина, стало уже совсем светло, переживания мои все были на виду, мне же то казалось, что это я, то - что это кто-то другой. Сопровождающих я заставила следовать позади себя или послала вперед, а сама едва заметно продвигалась пешком, подозрительно поглядывая на всех встречных, которых видела в пути. Все вокруг общались между собой шепотом - зрелище представлялось очень унылым.

С трудом продвигаясь, в Хасирии мы остановились пообедать из дорожных коробочек. Развернули тенты, и пока возились со всем остальным, появились люди, которые производили ужасный шум. Что случилось? Кто это? Видимо, кто-то из моих сопровождающих встретил своих знакомых. «Как это удивительно!» - подумала я, и тут навстречу мне с шумом проехало множество людей верхом на конях, и за ними два или три экипажа.

- Экипажи губернатора провинции Вакаса, - сказали мне. Они проследовали мимо, не останавливаясь, и от этого я испытала облегчение. Эти люди провели определенное время в провинции, получая там от своего положения большую выгоду. Они принадлежали к той разновидности людей, которые в столице, для того чтобы попасть служить в провинцию, с рассвета до сумерек ходят и унижаются перед вышестоящими, а, попав в провинцию, поднимают вокруг себя такой шум, что чуть не лопаются от спеси. Их челядь, их прислуга, приставленная к экипажам, и прочие люди вплотную приблизились к моему тенту и подняли гвалт, купаясь в воде. Их поведение показалось мне бесцеремонным, ни на что не похожим. Мои спутники только заметили им:

- Ну-ну, чуть подальше! - как они заговорили:

- Вы что, не знаете, что это обычный проезжий тракт? Что это вы нам делаете замечания?

Что же я должна была чувствовать при виде этого?

Они поехали дальше. Мы снова пустились в дорогу, проехали мимо заставы и, усталые до помертвения, достигли бухты Утиидэнохама. Высланные вперед люди соорудили на лодке навес и что-то вроде хижины из тростника. Мы приехали сюда совсем сонные и сразу же отчалили от берега. Мои чувства были возбуждены, мне было очень одиноко и ужасно печально, - все это не поддается описанию.

***

В конце часа Обезьяны мы остановились в буддийском храме. Я помылась в тамошней бане и легла спать. Самочувствие у меня было такое тяжелое, что я, не знаю как, упала на пол и разрыдалась... Спустилась ночь, после мытья я посвежела и поднялась в молельный павильон. Но там, задыхаясь от слез, не могла даже поведать Будде о себе.

Ночь становилась все глубже, я стала всматриваться наружу: павильон находился на возвышении, а внизу была видна долина. По ее сторонам густо росли деревья, между деревьями клубилась мгла. Луна двадцатого числа светила еще достаточно ясно, и кое-где в промежутках между силуэтами деревьев виднелась дорога, по которой мы приехали сюда. Я опустила взгляд: у подножья горы блестел как зеркало источник. Облокотившись на перила, я на некоторое время напрягла зрение и сбоку, в траве, увидела что-то смутно белеющее и услышала какой-то странный голос.

- Что это? - спросила я, и мне сказали:

- Видимо, кричит олень.

«Отчего же он не кричит нормальным оленьим голосом?» - подумала я, но потом решила, что крик доносится ко мне из отдаленной ложбины: голос очень молодой, дальний и долгий. И оттого, что я его услышала, у меня появилось какое-то глупое настроение.

Едва только я собралась с мыслями и погрузилась в раздумья, как с другой стороны видневшейся в отдалении горы послышался голос крестьянина, который отгонял от поля диких животных. Это снова вызвало у меня растерянность в чувствах. «То одно, то другое не дает мне достигнуть нужного состояния», - думала я. Потом, закончив позднюю вечерню, я спустилась из павильона. Плоть моя ослабела, и я пошла отдохнуть в помещение для очищения.