Дневник Дейзи Доули - [14]

Шрифт
Интервал

— Нет, но он явно ценит комфорт и умеет его устраивать. Для себя. Мне понравилось.

— Ну, если он эгоист, тогда он точно натурал! — рассмеялась Люси.

Мало мне было испытаний — пооткровенничать за кофе с Джесси и Люси, — так еще папенька пожелал меня видеть. С тех пор как они с мамой развелись, отец регулярно приглашал меня с ним пообедать, и радости от этих встреч было примерно как от визита налогового инспектора. Впрочем, отцу тоже — как будто с тех пор, как он предал маму, отец чувствовал, что уронил себя в моих глазах слишком низко, и общаться со мной ему теперь было тяжело. До того как отец от нас ушел, я едва ли осознавала его присутствие в семье, но вот его отсутствие придавило меня, как гранитная плита. Когда я была маленькой, отец просто существовал, и все — он не был центром моей жизни, как мама, скорее, держался на заднем плане, прятался за газетой или у себя в кабинете, или в саду, занятый подрезанием роз. Ему была свойственна некоторая отчужденность, и он как будто давал понять, что не хочет, чтобы мы занимали его и вообще приставали к нему с разговорами кроме как за столом. И мы слушались. Эти странные, перекошенные отношения людей, обитающих под одной крышей, отношения, которые тогда казались мне несколько фальшивыми, теперь виделись мне просто искусственными. Я никогда не радовалась очередной предстоящей встрече с отцом, но всегда ощущала укол печали по поводу того, что могло бы быть. Каким-то изощренным и садистским образом я винила отца в том, что вышла за такого никчемного мужчину, как Джейми. Во всяком случае, я считала, что папенька виноват в этом хотя бы отчасти. В конце концов, разве причина не в том, что отец не смог стать для меня образцом мужчины и в результате я выбрала не самого лучшего и достойного? Не так давно мне пришло в голову, что, несмотря на все отличия в области интеллекта, у папеньки и Джейми много общего, они принадлежат к одному типажу.

В частности, папеньку и Джейми объединяла патологическая любовь к собственным мамочкам. Я еще в детстве уяснила, что, если, не дай бог, мы с мамой и бабушкой будем тонуть, у отца даже вопроса не возникнет, кого спасать первой — конечно же, свою матушку! Джейми в подобной ситуации поступил бы точно так же. Тони я вместе с ней, Джейми первым делом кинулся бы спасать мамочку, а я могла бы сколько угодно барахтаться, захлебываться и взывать о помощи. Его мамуля, миссис Лавиния Праттлок, все равно обошла бы меня.

В метро, по дороге в Южный Кенсингтон, я постаралась выбросить из головы мысли о Джейми и вместо этого прокрутила в воображении прошедшую ночь с Троем. Да, с утра он был настроен отнюдь не так пылко, как ночью. Он не пожелал понежиться в обнимку, но гостеприимно пустил меня в душ и выдал какой-то дорогой травяной шампунь. Позже, усадив меня в такси, Трой послал мне воздушный поцелуй, и сквозь стекло я поняла по его губам, что он сказал: «Потом позвоню». Ага, два раза.

По дороге в ресторан я постаралась взвинтить себя еще больше. Ну, в самом деле, кому надо назначать свидание мужику, оглушительно чмокающему при каждом поцелуе, будто ребенок, уплетающий пирожное?

Папа уже ждал меня на своем обычном месте в «Таиландском искушении», тайском заведении, где можно было набрать сколько угодно еды на восемь фунтов. Мы давно, уже много лет встречались в этом удручающем месте, где мне не нравилось решительно все — и пластиковые столы, и потертые красные пластиковые стулья, и искусственные лотосы на стенах, и резкий, неприятный свет, в котором кто угодно будет выглядеть как в концлагере, и заторможенные официантки, в любое время суток как будто изнемогавшие от усталости. Все это давно стало неотъемлемой составляющей той ритуальной неловкости и уныния, которые всегда окрашивали мои встречи с папенькой. Да, а еще здесь, среди грязного, жирного пластика, неизменно прохлаждалась какая-нибудь студенческая компания, а в ней обязательно имелся страховидный, непрерывно куривший типчик, который все подкатывался к прыщавой шлюшке-студентке. Но папеньке все это было до фонаря. Несмотря на помятый костюм, пластиковые туфли и галстук с пятном от супа, он держался истинным аристократом, и даже то, что во время еды изо рта у него сыпались крошки, не лишало его важности.

— Ах, Дейзи! — Он встал, чтобы поздороваться.

Как и Джейми, папенька говорит несколько на театральный манер, но еще напыщеннее. Причиной тому — многолетний опыт лектора, поэтому все слова папенька выговаривает по-дикторски отчетливо, чтобы убедиться, что собеседник все понял и записал. И интонирует на редкость нарочито.

— Я прямо из Лондонской библиотеки, — без предисловия начал он. — Прогулялся по Грин-парк, а потом прошел через Викторию. Конечно, не такой живописный маршрут, как через Гайд-парк, но я решил, что он в какой-то мере сглаживает некоторые минусы путешествия.

И папенька продолжал вещать — как всегда, все о своем да о своем, ни о чем не спрашивая меня. Как всегда, я делала вид, что внимательно слушаю, но размышляла о другом. Когда отец наконец соблаговолил поинтересоваться, что я делаю в Лондоне, я выдала ему тщательно отредактированный и подчищенный отчет о вчерашнем вечере — тем не менее довольно мрачный.


Еще от автора Анна Пастернак
Любовь принцессы

Анна Пастернак получила образование в Женской школе Сент-Полз и в колледже Крайст-Черч в Оксфорде. Посвятив год работе в издательстве, она занялась журналистикой. Сейчас ей двадцать семь лет и она сотрудничает в таких известных изданиях, как «Санди телеграф», «Санди таймс», «Дейли мейл», «Мейл он Санди», «Дейли экспресс», лондонская «Ивнинг стандард» и «Спектейтор». Эта книга излагает правдивую историю любви мужчины и женщины, любви страстной и преисполненной надежд, но в конечном счете — безнадежной.


Лара. Нерассказанная история любви, вдохновившая на создание «Доктора Живаго»

Не у всех историй любви счастливый конец. Но от этого они не становятся менее прекрасны. Именно такими были отношения Бориса Пастернака и Ольги Ивинской, которая стала прототипом Лары в романе «Доктор Живаго». Познакомившись с этой книгой, вы заново откроете для себя содержание культового романа. «Лара» – документальный рассказ о трагичной, мучительной и в то же время романтической любви на фоне одного из жесточайших периодов в истории России. Это история жизни самого писателя, хроника его душевных порывов.


Рекомендуем почитать
Дзига

Маленький роман о черном коте.


Дискотека. Книга 1

Книга первая. Посвящается Александру Ставашу с моей горячей благодарностью Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.


Дискотека. Книга 2

Книга вторая. Роман «Дискотека» это не просто повествование о девичьих влюбленностях, танцульках, отношениях с ровесниками и поколением родителей. Это попытка увидеть и рассказать о ключевом для становления человека моменте, который пришелся на интересное время: самый конец эпохи застоя, когда в глухой и слепой для осмысливания стране появилась вдруг форточка, и она была открыта. Дискотека того доперестроечного времени, когда все только начиналось, когда диджеи крутили зарубежную музыку, какую умудрялись достать, от социальной политической до развеселых ритмов диско-данса.


Ястребиная бухта, или Приключения Вероники

Второй роман о Веронике. Первый — «Судовая роль, или Путешествие Вероники».


Сок глазных яблок

Книга представляет собой оригинальную и яркую художественную интерпретацию картины мира душевно больных людей – описание безумия «изнутри». Искренне поверив в собственное сумасшествие и провозгласив Королеву психиатрии (шизофрению) своей музой, Аква Тофана тщательно воспроизводит атмосферу помешательства, имитирует и обыгрывает особенности мышления, речи и восприятия при различных психических нарушениях. Описывает и анализирует спектр внутренних, межличностных, социальных и культурно-философских проблем и вопросов, с которыми ей пришлось столкнуться: стигматизацию и самостигматизацию, ценность творчества психически больных, взаимоотношения между врачом и пациентом и многие другие.


Солнечный день

Франтишек Ставинога — видный чешский прозаик, автор романов и новелл о жизни чешских горняков и крестьян. В сборник включены произведения разных лет. Центральное место в нем занимает повесть «Как надо умирать», рассказывающая о гитлеровской оккупации, антифашистском Сопротивлении. Главная тема повести и рассказов — проверка людей «на прочность» в годину тяжелых испытаний, выявление в них высоких духовных и моральных качеств, братская дружба чешского и русского народов.