Дневник дерзаний и тревог - [39]

Правда, в ту эпоху и античность, и Ренессанс европейский были нам близки, молнии искусства прорезывали небосклоны, все более заволакиваемые туманами мистики и грозовыми тучами войн, что ныне повторилось, но, увы,  с обратным знаком.

Смятение в умах необычайное, всевозможные суеверия и мистика вновь вспыхнули, а с ними приветствуется все, что ранее либо укрывалось, держалось по необходимости в тени, по задворкам, либо подвергалось самой беспощадной критике – частнособственнические инстинкты, культ индивидуализма, всяческий аморализм; моральное творчество приобрело наихудшую форму – откровенное, циничное политиканство власти и интеллигенции, возжаждавшей, очевидно, из культурной прослойки общества стать средним классом, то есть мелкой буржуазией, которой она традиционно противостояла в России.

Все это видеть и слышать – впору впасть в отчаяние. Единственной формой противостоять распаду и развалу вокруг я мог избрать то же дело, чем жил до сих пор. Только ощутив себя у бездны на краю, я все глубже уходил сквозь всю толщу мировой культуры к самым первоистокам.

Я снова занялся изучением эстетической мысли, начиная, разумеется, с античности, когда, как известно, никакой эстетики не было, хотя бы потому, что античная философия сама и есть эстетика, значение которой, с выделением ее в XVIII веке в отдельную дисциплину, лишь сузилось, то есть эстетику сделали столь же нормативной, как этику, с чем вовсе оторвав их от жизни.

С тех пор понятие эстетического кажется чем-то сугубо теоретическим или элитарным, а сфера человеческого, духовного характеризуется именно как сфера морального, религиозного. Античность не знала такого разрыва, эстетическое заключало в себе и понятия морали, как и законы государства и природы. Но рефлексия, появление которой связано с именем Сократа, впервые создала ту особую ситуацию, какая, к нашему несчастью, не единожды повторилась в истории России за последние два столетия.

Судьба Сократа известна; но менее известно, что она напрямую связана с разрушением Афинского государства, с трагедией Греции. Всеобщее, чисто эстетическое (мифологическое) и вместе с тем полисное (коллективистское) миросозерцание греков дало трещину, индивид обратился внутрь себя в поисках собственных целей и истин, что пришло в противоречие с установлениями, на которых зиждилось государство. Рефлексия – это и наука, и моральность; как наука она еще обеспечивала длительное и величественное развитие античной философии, но как моральность отразилась самым пагубным образом и на судьбе Сократа, и на судьбе Афинского государства, разумеется, не без воздействия внешних сил.

Гегель прямо говорит о разъедающей основы государства моральности, что позже, в более грандиозных масштабах, повторилось в падении Римской империи, ознаменованном зарождением и распространением христианства, разумеется, опять-таки не без воздействия внешних сил.

Моральная рефлексия, в которой люди искали спасения, разъедала основы государства, и оно погибало под ударами внешних сил. Ситуация, не правда ли, сходная с той, в какой мы оказались к концу XX века?

Похоже, просматривается некая общая тенденция в развитии цивилизаций и их гибели. Два типа миросозерцания, сменяя друг друга, либо в особом переплетеньи, определяют ход истории. Это эстетизм и морализм, несущие на себе также печать коллективизма или индивидуализма, поскольку личность противопоставляет себя обществу либо стремится к единению с ним. Такой взгляд на явления истории и культуры может оказаться более плодотворным, чем сугубо моральная, крайне политизированная переоценка ценностей, чем занято наше общество сегодня, достигая лишь обратного эффекта – разрушения, вместо созидания.

Эстетизм и морализм

Миросозерцание древних греков, сияющее и поныне, как свет из-за горизонта, сохранило свою удивительную привлекательность и чудесную животворную силу, что проявило себя в расцвете искусств в эпоху Возрождения в Европе, а у нас, в России, в явлении Пушкина, поэта столь же античного, сколь и ренессансного, только на русской почве, что всеми нами вполне угадывается, но не осознано.

Естественен вопрос, в чем же сила и тайна античного миросозерцания? Ведь боги Греции давно умерли. Каким же чудом они воскресли в Средние века, в условиях торжествующего морализма (религии, церкви, моральной философии), что дало феномен, названный, верно, недаром Возрождением?

Тип античного миросозерцания, как и ренессансного, - это эстетизм, всеобъемлющий, основополагающий, жизнестроительный, а не частичный, односторонний, как у романтиков, весьма склонных к моральной рефлексии. Эстетизм противоположен христианству, типу миросозерцания, пришедшему на смену художественной религии греков и выступающему именно как морализм. Кстати, односторонность и несбыточность упований романтиков связаны не с культом красоты, а моральной рефлексией, пусть предельно эстетизированной, но тем не менее разрушительной для духа или формы искусства.

Одна из тайн непреходящей ценности античного искусства заключается в том, что греки воспринимали мир как абсолютную эстетическую действительность, вечно новую, вечно прекрасную. В ней существовала своя иерархия: судьба – боги – космос – природа – человек – искусство.