Дневник артиста - [65]
Цветов артистам не дарили. Это мне тоже не понравилось. Мне сказали, что театральные традиции просто вымирают. Еще дамы должны по правилам сменить уличную обувь на туфли и так пойти в зал. Но никто, по-моему, этого не делал.
Спектакль длился три часа. Интересно, когда он сойдет со сцены, актерам можно будет зонты по домам забрать?
9 ноября 2004 года
Пара возможных вывесок:
«Аптека 37,2»
«Магазин женского (мужского) постельного белья»
Водители постоянно разговаривают с другими водителями. Это безнадежное занятие, потому что другие водители их не слышат. Но монолог за рулем все равно не прекращается: «Куда ты поехал… Вот пример того, как один придурок может занять две полосы… Ну чего ты мигаешь… Мигай-мигай… Куда ты, куда ты поворачиваешь…» Оказывается, на дороге не набор механизмов, а взаимоотношения. Есть табель о рангах: владельцы шестых «Жигулей» всегда знают, что они не крутые и что «мерседесы» всегда позволяют себе лишнее.
10 ноября 2004 года
Сегодня мы смотрели виды для будущего клипа, а потом сидели с режиссером Ариной, пили чай-кофе. Арина в прошлый раз (полгода назад), когда мы собирались поговорить про клип, была в кофте с глубочайшим вырезом. И все, кто находился рядом, постоянно смотрели туда. А потом все сказали, что декольте такого размера — это такая штука, в которую не смотреть невозможно. Мне предложили в этот раз: «Ну позови ее домой, я посмотрю немножко в ее декольте и все». — «Не, — говорю, — встречаться будем в кафе».
Поэтому мы посмотрели виды и сидели пили чай. Арина журчала, журчала и меня совсем убаюкала. Некоторые меня толкнули и молча велели слушать внимательнее. А потом сказали, что я веду себя неприлично: раз мне неинтересно, то я и вида не делаю, а мирно засыпаю. А это была неправда, потому что мне в моем полусне все было слышно. И вот в какой-то момент я замечаю, что у Арины большой свежий шрам на щеке.
— А чем ты травмирована? — спрашиваю я прямо, уже не спя.
— Да это кошка. Иллюминация.
— Какая иллюминация?
— Зовут ее так, Иллюминация, Люша.
Я загибаюсь от смеха. Люша. Надо же. Кошка по имени Иллюминация. А вот у Самсонова Андрея, нашего саундпродюсера, два кота. Одного зовут Вегас, а другого Сверх. Приколитесь, как он их зовет: Сверх, Сверх, Сверх. Или Вегас, Вегас. Но Люша, конечно, удобнее.
16 ноября 2004 года
1. Надо срочно пойти и собрать листьев, чтобы сделать венок на голову на концерт, а то внезапно наступит зима и придется обдирать домашние растения.
2. Сегодня мы сходили на «We will rock you». Хватило на две трети представления. Одного из героев, героического парня, который погибает в борьбе с системой, зовут Алла Борисовна. Диалог двух других персонажей: «Мы должны бороться, потому что иначе получится, что зря погиб Алла Борисовна». Девушку погибшего, блондинку в шортиках, зовут Филя. Двухметровый каланча представляется басом: «Распутин». И добавляет: «Маша». Поют очень по-советски, то есть там, где Меркюри пел «уе-э-э», наши поют «у-у-у-м-м-м-е-е-е-е».
Есть среди эпизодических персонажей пупсик явно голубой направленности. Очень на него смотреть умилительно: он накрашен, как и все герои, но как-то особенно, пластика соответствующая, и в шляпе. Очень похож на Боя Джорджа. Мы сидели в первом ряду, поэтому все видели очень близко — вплоть до дырочек на колготках и сокращения косых мышц живота танцоров.
3. Наш басист Шура рассказал, что в группе «7Б» барабанщика, по-моему, дразнят Пушкиным, а у басиста, по-моему, погоняло Буратино. Есть шутка, что если они организуют отдельную группу, то она должна будет называться «Пушкин и Буратино». «Пушкин и Буратино» — это очень крутое название.
20 ноября 2004 года
С утра мы с трудом откопали машину, потому что ночью в Москве, наверное, не переставая валил снег.
В Нижнем тоже была метель. Когда мы сунулись погулять, носы чуть не отвалились, и мы вернулись в гостиницу, чтобы выпить кофе, как белые люди.
Справа от нас сидела куча детей лет двенадцати, пожиравших мороженое. Ничего из того, что было в меню, в реальности не оказалось, и официант, томный юноша с разбитым и от этого красным глазом, сказал: «Только растворимый».
— Ну что, — говорю, — давай, если с мороженым, то можно и растворимый.
Это был настоящий пломбир со вкусом настоящего пломбира с орехами. Дети в это время оживились.
— Бучч, да нет, не похоже. Да Бучч, Бучч. Да откуда…
В это время другие все доели и пошли одеваться. Столик, который был справа, специально замедлился и обсуждал меня. Мы, конечно, все слышали, но делали вид, что ужасно заняты своими делами.
Самым активным был толстый мальчик. Доносилось: «Ну почему я, не, я не пойду». Пришел учитель и наорал на них, что, мол, дети тянут, когда все уже собрались.
— Щас, Пал Иваныч, еще чуть-чуть.
Понятно, что они тянут. Толстый мальчик подошел, наконец, под общее перешептывание. И спросил:
— Извините, вы не Бучч?
— Нет, никакой не Бучч, — говорю.
— Нет, — сказал он уверенно, — вы Бучч. — И улыбнулся широкой улыбкой во все свое лицо. — Дайте автограф. — И сунул мне проездной.
Потом подошли дети с оставшегося столика, и все сунули проездные. Потом мы пофотографировались еще, и они ушли. И тут мы поняли, что сейчас будет.
«Я считаю, что Богушевская, Сурганова и Умка уже давно заслужили, чтобы о них написали книгу. У нас принято описывать жизнь замечательных людей тогда, когда замечательные люди уже ничего о себе не скажут по объективным причинам. Мне кажется, что мы, те, кто это читает, сможет подзарядиться от их опыта и переживаний, их истории способны многих из нас поддержать в трудную минуту и вдохновить во все остальные».Е. Погребижская.
Автор книги — художник-миниатюрист, много лет проработавший в мстерском художественном промысле. С подлинной заинтересованностью он рассказывает о процессе становления мстерской лаковой живописи на папье-маше, об источниках и сегодняшнем дне этого искусства. В книге содержатся описания характерных приемов местного письма, раскрываются последовательно все этапы работы над миниатюрой, характеризуется учебный процесс подготовки будущего мастера. Близко знающий многих живописцев, автор создает их убедительные, написанные взволнованной рукой портреты и показывает основные особенности их творчества.
Эпоха Возрождения, давшая миру великих мастеров пера и кисти, одарила испанскую землю такой яркой и колоритной фигурой, как Мигель де Сервантес Сааведра. Весь мир знает Сервантеса и его несравненного героя — Дон Кихота. Однако сама жизнь, биография писателя, уже окутанная дымкой веков, мало известна нашему отечественному читателю, хотя герои его бессмертного романа хорошо знакомы каждому. Автор предлагаемой книги в течение многих лет изучал испанские архивные материалы, все публикации и издания, относящиеся к эпохе Сервантеса, и написал первое документальное жизнеописание великого испанского писателя на русском языке, в котором учтены все новейшие изыскания в мировой сервантистике.
Записки рядового, чье участие в Первой мировой войне свелось к четырехгодичному пребыванию в плену.
Борис Виан ─ французский писатель, и вообще, человек разнообразных талантов, автор ряда модернистских эпатажных произведений, ставший тем не менее после смерти классиком французской литературы, предсказав бунт нонконформистских произведений 60-х годов XX века. Романы, которые сам Виан считал главным в своём творчестве, никто не классифицирует как фантастику. Хотя фантастические ситуации и персонажи их буквально переполняют. Вспомните хотя бы производящих таблетки для аптек кроликоавтоматов, выращиваемые из семян оружейные стволы, или людей с птичьими головами из романа «Пена дней».
Одни называли Ленина «самым человечным человеком», как поэт Владимир Маяковский, другие — безжалостным диктатором, как эмигрантский историк Георгий Вернадский… Так кто он — Ленин? И чего он достоин — любви или ненависти? Пожалуй, Ленин достоин правды. Ведь «полная правда о нём неопровержимо и непоколебимо делает его титаном духа и мысли, вечным спутником и собеседником всех людей с горячим сердцем, холодным умом и чистыми руками». Ленин достоин и большего — он достоин понимания. Поняв Ленина, суть его натуры и его судьбы, мы лучше поймём себя…
Первая в советской искусствоведческой литературе большая монография, посвященная Ван Гогу и ставящая своей целью исследование специальных вопросов его творческой методологии. Строя работу на биографической канве, с широким привлечением эпистолярного материала, автор заостряет внимание на особой связи жизненной и творческой позиций Ван Гога, нетрадиционности его как художника, его одиночестве в буржуазном мире, роли Ван Гога в становлении гуманистических принципов искусства XX века.