Дневник. 1923–1925 - [111]

18 сент[ября], пятница

День отдыха. Читал. Гулял по парку и сидел на траве с Т[анеч]кой. После завтрака мне показали дитё — кажется, в самом деле она похожа на отца. Но я не умилился — не люблю детей в этом возрасте. Читал «Lucienne». После кофе звонили Гиршману. Потом я с Т[анечкой] сделал большую прогулку за Corbeville в поля влево. Там красивый, чудесный вечер, стадо баранов, волы, красивые облака. Танечка резвилась и мило капризничала. Вечер. В комн[ате] Нат[альи] А[лександровны] разбирали списки и цены Гиршмана на их обстановку. Я дочел до конца «Lucienne». Ситуация интересная, но утомительны скучные самоковыря-ния и психология героини.

19 сент[ября], субб[отта]

Пасмурно. В начале 10-го с Т[анечкой] я поехал в Париж к Гиршману в магазин, оттуда с ним на rue Nouvelle[2685] в склад мебели — под старину — выбрали много красивых вещей. Довезли Г[иршмана] в магазин и в аптеку, но ждали, пока она откроется, — 40 м[инут]. Я читал «Последние новости», купил шоколад Marquise de Sévigné. Потом еще ездили по аптекам и не нашли того, что было нужно. К 3½ был дома. Разговор все время мариванданный. Завтракали и пили кофе зараз. Дитя было в коляске на воздухе, и я его видел. Читал «Catherine Sforza» — моногр[афию] Pasolini. После обеда Ир[ина] Серг[еевна] показала мне краски и кисти, бумагу и пр[очее][2686], кот[оры]е просила меня раздать художникам. Потом вновь в комн[ате] Н[атальи] А[лександровны] рассматривал этюды и рисунки П[етра] Гр[игорьевича] и лучшие я отложил в сторону. У него были хорошие способности, но не было еще своей физиономии. Почитал еще «Sforz’у» и ушел к себе наверх — брился, вымыл ноги и пипиру, т. к. Пашетта принесла мне целое ведро горячей воды. В постели читал «Две жены» Айхенвальда[2687] — о Толстой[2688].

У Рахм[аниновых] из-за ребенка ужасный fuss[2689] — надо бы им посмотреть фарс Feydeau «Оn purge bébé»[2690] — и больше всего сам[ому] С[ергею] В[асильевичу].

20 сент[ября], воскр[есенье]

Восхитительный день. В 10½ все уехали на панихиду — 40-й день. Меня оставили и даже не предложили завезти в Версаль, куда я собирался, — из-за недостатка мест в автомобиле. Я пошел на La Guichet и через Massy — Palaiseau на линию Juvisy — Versailles. Был у Бенуа на Boulevard de Roi, 4, к часу. Застал всех дома, т. е.

Шуру, А[нну] К[арловну], Атю с мужем и ребенком. Мне обрадовались. Шура сбрил бороду и стал от этого лучше и чище, потолстел. А[нна] К[арловна] такая же, Атя подвяла, а Юра тот же хорошенький херувим. Татан — прелестный ребенок, в отца. Скоро сели обедать. Разговоры.

Потом Шура показывал свои отличные бретонские этюды этого лета и эскизы декорации для «Dame aux Camélias»[2691]. Очень интересные. Обо мне, моих работах, о N[ew] Y[ork’e] не спросил ни слова. А[нна] К[арловна] сейчас же ушла после обеда в кухню убираться. Приехал француз, автор пьесы для Иды Руб[инштейн], кот[орую] Шура будет ставить для Gr[ande] Opéra. Я вскоре ушел. Все же было у них приятно. И интересно.

К 3½ был на Versailles-Chantiers. На ст[анции] Le Guichet, к счастью, ждал автомобиль, приех[авший] за Ю[лием] Эд[уардовичем] Конюсом. Вскоре приехал П. А. Ливен, а к обеду — Метнер с Л[ьвом] Эд[уардовичем] Конюсом. Обед был очень оживленный и веселый. Говорили о русск[ой] поэзии, о Блоке, Городецком, Тютчеве, Лермонтове и др[угих]. Ливен продекламировал неск[олько] вещей. (Всё по поводу антологии Св[ятополка]-Мирского[2692].) П. Ливен мне очень понравился, веселый и разносторонний, славный парень. У него замеч[ательно] красивые седые курчавые волосы. После обеда они сейчас же уехали, получив приглашенье на все 4 оставшиеся воскресенья. Я гулял в темноте вокруг партера.

После вина и шампанского было душно в комнате. Потом сидел у Н[атальи]

А[лександровны,] и она и Ир[ина] С[ергеевна] показывали мне все свои jewels[2693],

настоящие и фальшивые, Танечка меня такинировала за советы кое-что переделать. Мы шутили, С[ергей] В[асильевич] хохотал. Княгиня совсем веселая, мечтает о robes’ах[2694] Lanvin’a.

Был большой fuss[2695]: англичанка вместо лекарства влила bébé[2696] ложку чистого спирта. Но от этого ничего не случилось с ней скверного. Дочел вчера начатую книгу Айхенвальда «Две жены». Атя вручи[ла] мне жемчуж[ную] булавку с briolette’кой[2697], запонки и подвеску, подар[енные] мне Беатрисой.

21 [сентября], понед[ельник]

Чудесный день. После кофе разбирал краски, карандаши, бумагу, которыми мне поручила распорядиться княгиня, — я предложил ей Серебрякову и Бушена. Отложил кое-что из акв[арелей] Диме и Жене, себе — неск[олько] кистей и красок[2698]

и холст. После завтрака разбирал бумагу, потом написал длинное письмо Анюте.

После кофе с Танечкой сделал длинную прогулку за ферму на склон новый (для нас) восхитительной долины. Взобрались на горку и там на траве долго любовались видом — заходило солнце — такой пейзаж умели делать только итальянцы и итальяницирующие [18]30–[18]40-х годов — Giganti, La Volpe, Marchi, Corrodi. В особ[енности] этот вид был красив через яблони, полные яблок; все это осв[ещалось] лучами уход[ящего] солнца. Даже Танечка пришла в энтузиазм. После обеда дописал письмо А[нюте] и, короткое, Мифу. Потом спустился к Нат[алье] А[лександровне], читал «Catherine Sforza». С[ергей] В[асильевич] прочел вслух несколько страниц из «Дней» Шульгина об отречении Михаила