Дневник 1919 - 1933 - [10]

С великолепным облегчением я вернулся домой. Обедал со Стеллой и ел одну жидкую пищу.

5 апреля

Скарлатина.

6 апреля - 6 июня

Собирался отправиться на два-три концерта в небольшой город, когда заболел. Концерты отменили. Думал, что испанская инфлюенция, и страшно испугался. Через Больмов была вызвана доктор Анна Ингерман. Вскоре выяснилось, что скарлатина, - я даже рад. что не инфлюенция. По законам Нью-Йорка меня должны были увезти куда-то в заразную больницу за город, но Ингерман как-то меня отстояла. На двери была прикреплена записка, что я заразный больной, и ко мне была приставлена сестра.

После первого кризиса стало легче, но затем второй кризис с ревматизмом в руках и плечах, нарывами (один в горле, едва не задушивший меня). Настроение сначала было не такое плохое, много писем, на которые отвечал телеграммами, диктуя их через сестру и телефон, дабы избежать распространения заразы. Пытался по секрету от доктора продолжать либретто, пряча его под подушку. Но сдал во время кризиса и тогда настроение сделалось подавленным. Однако разрез нарывов и антидифтеритная сыворотка разрешили благополучно кризис, и температура покинула 40 и 40.5. Много цветов, так как думали, что я умираю. Особенно замечательны были розы от Стеллы, огромные, на длинных стеблях. Когда не хватило денег - дат В.Башкнров. В начале мая наступило поправление. Когда в первый раз встал, ноги отказались служить, и я едва не упал. Событием было, когда в первый раз разрешили побриться, а то вид был ужасный.

«Апельсины» были прерваны в начале второй картины третьего акта на беготне первых скрипок в том месте, где Принц и Труффальдино крадутся к апельсинам, когда Ингерман первый раз разрешила сесть к роялю, то стало работаться так легко, что я в один присест написал почти всю сцену с Кухаркой. Но температура повысилась и рояль был опять запрещён. В один прекрасный солнечный день мне разрешили выйти на улицу. Я первым делом послал огромную корзину цветов Ингерманам. Лечили меня муж и жена: она - специалист по общим болезням, он - по носу и горлу. Она считает, что спасла мне жизнь, а он – что спас меня от глухоты, ибо скарлатина в одном из своих поворотов едва не пала мне на уши - покраснели барабанные перепонки.

Весеннее выздоровление было необычайно приятно, хотя ещё не все тени ушли от пережитой болезни.

Третья картина третьего акта сочинялась легко. Я учил «Картинки с выставки» Мусоргского - и как-то весна и выздоровление надолго соединились с одной из них - с «Limoges», которая всегда потом вызывала в памяти это радостное состояние.

Появилась Стелла, которая водила меня гулять, а на моём письменном столе появился её портрет, очень красивый, который возбуждал всеобщее внимание. А.Ингерман, очень ко мне привязавшаяся, но и залезавшая в душу на правах мамаши, чрезвычайно интересовалась романом со Стеллой, однако предупреждала меня, что она знает её семью: семья эта беспорядочная и сумасшедшая, - так чтоб я был осторожен. Между тем я в моих планах собирался со Стеллою в Канаду, хотя с самой Стеллой об этом не говорил. Когда же мы с ней наконец заговорили, то Стелла вдруг возразила, что я, кажется, от неё жду больше, чем она может дать. Ей надо бежать, и она через неделю уедет в театральное турне, вместе с труппой отца. У них в семье - все артисты, и Стелла играет тоже. Обманувшись в своих расчётах, я не сумел или не имел достаточного желания удержать её, но с отъездом Стеллы окончились мои весенние настроения.

7 июня

Сегодня хороший день, чтобы возобновить мой дневник: сегодня я кончил «Три апельсина». Когда я нервил со всеми моими болезнями, то я очень боялся, что помру, не кончив музыки. Однако сегодня, когда я кончил, настроение не было особенно радостным (как, например, после окончания второго акта): омрачало дело вчерашнее расставание со Стеллой. Поэтому старался не оставаться один: днём играл в бридж у Самойленко, а вечером был с ними и Больмами в театре, Конечно, со Стеллой ушло много нежных иллюзий.

8 июня

С Больмами был в Larchmont'e, дачной местности, у Ингерманов. Там зелено и красиво, хотя день был дождлив. Было довольно много милой публики, но мне весело не было. Вина? Стелла. Надо механически заполнять то пространство, которое осталось во мне пустым после её исчезновения.

9 июня

Утром поправлял кое-что в последней картине. Днём у меня был Капабланка, возвратившийся из Гаваны после победоносного матча. Вечером играл Больм начало оперы. Он так накинулся на меня за «неисполнимую» быстроту действия второй картины, что даже ввёл меня в смущение: а вдруг и в самом деле не поспеть ничего сделать? Но разгадка, вероятно, в том, что, играя ему, я брал темпы быстрее, чем следует.

10 июня

В одиннадцать часов утра с большим удовольствием поехал в West End, нарядное дачное место на берегу Атлантического океана, в полутора часах езды от Нью- Йорка. Там будут проводить лето Люисоны, которые очень уговаривали меня последовать их примеру. У Люисонов всегда куча народу, бывают интересные люди. С тех пор, как со Стеллой всё полетело «верхним концом вниз», исчезли и планы поселиться на лето где-нибудь подальше от людей, наоборот, я решил жить я шумном месте, дабы заполнить пустое пространство, оставленное Стеллой. Ведь программа на лето - шестьсот страниц партитуры для «Трёх апельсинов». Буду писать по десять страниц в день, а остальное время болтаться.