Дневник. 1917–1923 - [27]

Евгеньевной сведений комментарий к первому тому дневников, затрагивающий многие стороны частной жизни Сомова в Петрограде, изобиловал бы столь значительными лакунами, что затруднительно сказать наверное, стоило ли выпускать его в свет. Предоставленные Анной Евгеньевной фотографии стали подлинным украшением этой книги.

Мы благодарим Юлиану Александровну Шарик, дочь О. А. Кан и внучку Б. Л. Кан, за ценные сведения о своих родных и сердечное участие в нашем исследовании. Знавший самого Сомова Алексис (Алексей Павлович) Леон, сын П. Л. и Е. М. Леон, сделал важные уточнения относительно жизни семей Леонов и Гиршманов в Париже. Мы признательны и Алексею Леонидовичу Расторгуеву, предоставившему для публикации некоторые имеющиеся в его распоряжении фотографии.

Разбирать иноязычные вымарки в дневнике Сомова — нелегкая задача, и мы были рады помощи от Татьяны Юрьевны Голубевой в случае с английским текстом и Ульяны Павловны Добровой — с французским. Анастасия Сергеевна Егорова оказала большую помощь в составлении именного указателя. Для нас было важно, что Анатолий Александрович Копейкин, любезно согласился прочесть этот текст перед публикацией и откорректировать комментарий так же, как он читал и правил тексты великих для парижской «Русской мысли». Наша исключительная благодарность — Роману Александровичу Городницкому за его неустанные наставления в тонкостях передачи текста исторических документов и мудрые советы на протяжении всего пути, а также Михаилу Михайловичу Алленову, одобрение которого невозможно переоценить.

Павел Голубев, [email protected]

Дневник 1917–1923

1917

25 [октября], среда[231]

Утром укладка, как всегда, нелепая, Вальполя[232] — Саша[233] должна была перед[елать] свою вчерашнюю работу. Перед самом уходом В[альполя] с ним поссорился из-за трех copy-books’ов[234], котор[ые] он уже два года мне обещал привезти и дать, а теперь куда-то их уложил. Я назвал его selfishly[235], он — в ярость. Разобрал два чемодана, не нашел и ушел в остервенении.

Приехал Женечка[236] с фронта; был у меня. Потом пришла Анюта[237] от баронов[238]. Радость ее свидания.

Обедал с Мифом[239]; В[альполь] вернул[ся] — принес мне три copy-book’a с радостью и нежностью, но я им не обрадовался: not the physical, but the spiritual thing hurt me[240]. Еще какое-то неосторожное слово мое — и он в отчаянии, отказался обедать, сел, склонил голову на руки и плакал. Потом стал одеваться и уходить, говоря, что он не вернется и что responsibility[241] на мне. Я его раздел, обнял утешительно. И через неск[олько] минут опять all night[242]. Я предложился его проводить к Венгеровым[243]. Там на минуту. Потом укладки и чай у Анюты. После вечера, лежа в постели, он со мной сделал <…>[244]. Я думал: вот он у меня в объятиях сейчас, завтра его не будет, и, м[ожет] б[ыть], это навсегда. Но чувства отчаяния и горя не было.

26 [октября], четверг

Сегодня победа большевиков. События.

В 6 часов встал. В 7 В[альполь] уехал. Карета подана вовремя. Я боялся, что его отъезд из-за беспорядков, развода мостов, задерж[ек] в Белоостр[ове][245] и т. п. не состоится. Прощаясь, он мне говорил, что докажет свою верность, что меня не забудет, и просил, если это будет так, и его продолжать любить. Я обещал, но я его не люблю.

После отъезда лег опять в постель, но не мог заснуть, думал о нем — гадкое мое сердце — скверные и злые мысли и чувства. Нет, я его не люблю, и его отъезд для меня облегчение. Разбирал оставленные мне англ[ийские] книги. Завтрак у Анюты.

Потом в 3 часа они — Анюта, Сережа[246], Женька — пили у меня чай.

Звонил Миф, сообщил новости; обедали вдвоем. Опять телефоны: Бенуа[247], Валечка[248]. В городе тихо. Пил чай у Анюты, потом начал «Green Mirror»[249] — посл[едний] роман Walpole’я. Вернулся Миф, когда я [был уже] в постели, дал газету «Солдат и рабочий» — ее прочел. Рано заснул.

27 [октября], пятница

Разбирал food[250] в банках от Fortnum и Mason[251]. Часть снес Анюте в подушке. Завтрак там. Пел. Не работал. По Морской гулял к Зимнему дворцу, изрешеч[енному] пулями, по набережной. Тихо.

Вечером читал Вальполев роман.

28 [октября], суббота

Междуусоб[ная] война. Большевики и т. д.

Днем у Остроградского[252] среди слухов занимаемся безмятежным: отыскиваем названия для рисунков и виньеток текста для «Le livre’a»[253]. М[ария] Порф[ирьевна][254] в ажитации. Меня оставили обедать. После обеда захожу к Платеру[255], беру у него деньги за прод[анные] для Анюты и Жени вещи. Оставшаяся часть вечера дома за чтением.

29 [октября], воскресенье

Читаю все утр[енние] газеты: «Правду», «Новую жизнь», «Дело народа».

Гражд[анская] война разгорается. Днем опять у Остроградского, пригласившего меня еще раз редактировать la liste des illustrations[256]. Слухи, телефон теперь не действует. Обедаю у Анюты — прекр[асный] ростбиф — теперь редкость. Там бароны и <…>[257] расстрелы, аресты <…>[258].

После обеда дома с Мифом. Читаю «Parnasse libertin»[259] (XVIII века). Ночью и утром [еб его][260].

30 [октября], понед[ельник]

Чудесный день. Солнце. Хочется выйти, но по газете «Дело народа», в городе везде стрельба. Кровавые события, избиения юнкеров и т. д.