Дневник, 1891 г. - [5]

Бросил писать о науке и искусстве и вернулся к непрот[ивлению] злу. Очень уяснилось, но сил мало, ничего не сделал. Впрочем нарочно не пишу, когда не в силе. Молюсь лениво. Не злюсь только.

25 Ф. Я. П. 91. Если б[уду] ж[ив].

[25 февраля.] Жив. Анненк[ова] и Горбун[ов]. Говорю, думаю, но не работаю. Написал письма, ездил в Ясенки. Попробовал — ничего не пошло, а между тем уяснилось очень важное для ст[атьи] Непр[отивления]. Именно в изложении сущности учения.

Все учения до Христа, если они имели целью общую жизнь, как Моисей, Солон, Ликург, Конфуций, то требовали изменения форм жизни, требовали насилия, стремились к тому, чтобы жизнь шла бы так, как будто нет зла, чтобы злые, преступники были изгнаны, уничтожены, или, если они имели целью одну внутреннюю жизнь, как учение браминов, буддистов и всех аскетическ[их] учений, отрицали внешнюю общую жизнь, не хотели знать ее. Учение христианское церковное в связи с государством есть учение первого типа: жизнь учреждается так, как будто нет зла, или по крайней мере так, что не видно существующего зла: злодеи в изгнании и по тюрьмам или боятся отдаться явно своему злу и действуют хитростью. Христианство аскетическое есть учение второго типа. Люди, следуя этому учению, озабочены душою только своею и бросают развращенный мир и уходят из него. —

Учение Христа истинное соединяет оба, оно дает для осуществления наивысшей внешней справедливости, не кажущейся, но настоящей, средство, состоящее в совершенствовании личности каждого среди общества и для общества, только для общества.

26 Ф. Я. П. 91. Теперь 10 утра. Думал ночью и сейчас разговаривал с Горбуновым о науке и искусстве. Ход мыслей вот какой: Наука, то, что называют теперь наукой, пустое дело, п[отому] ч[то] оно всё исходит из ложного начала. Она признает реальность только за материальным миром. Я писал Страхову, с чем он согласен, противно утверждению Бекетова, что нравственность только может быть вредна для индивид[уума] и даже для рода — вредна, как вреден огонь для сала свечи. Если выгодно муравью, чтобы жить в государстве муравьином, подчиняться и смиряться — быть нравственным, то по отношению к другому мурав[ьиному] госуд[арству] это невыгодно, и ему надо быть безнравственным. Но если бы даже все муравьи сошлись в один муравейник, им для выгоды своей надо бы б[ыло] быть безнравственн[ыми] по отношению других животных. Но мало того: если бы даже считать небезнравственной борьбу с другими существами, никогда нельзя сказать, где конец муравьям и начало других существ. То же и с человеком: где кончается человек и начинается животное. Ренан говорит, что la mort d'un Français est un fait moral tandis que la mort d’un Cosaque n’est qu’un fait physiologique. Англич[анин] так думает про негра, индейца. И в самом деле, зулу и Балу два разные существа. Идиоты, дети, старики, выжившие из ума, люди ли? Границы нет. И я очень благодарен за это Дарвинизму. Нравственным нельзя быть относительно одного человека, нравственным необходимо быть относительно все[х] — нравственным быть — значит иметь любовь. Более любви, шире любовь, правильнее распределение предметов любви — более нравственно, и наоборот. Стало быть, нравственность нельзя вывести из борьбы. Нравственность вредна, нравственность есть жизнь реальная духа, питаемая веществом.

И вот наука нашего времени, признавая реальность только в том, чтó не имеет ее, утверждая про себя, что она единая истина, изучает тени, гоняется за призрака[ми], толчется на одном месте, сама чувствуя, что что-то неладно и что надо как-нибудь обосновать человеческую жизнь, кот[орая], при строгой последовательности мысли, вся уничтожается, старается самыми нелогичными рассуждениями сделать невозможное — материальными законами объяснить духовную жизнь. Все эти Фулье, Вунты, Летурно делают это самое.

Вчера прочел место Diderot о том, что люди будут счастливы только тогда, когда у них не будет царей, начальств, законов, моего и твоего. — Теперь 11-й час.

[1 марта.] 27, 28 Фев. 1-е Марта 91. Я. П. Третьего дня ездил верхом в Тулу за лекарством и вечером за Левой, Таней и Мам[оновой]. — Утром мало писал; но как будто уяснилось. Вчера. Ездил в Тулу, отвозил Горбунова. Очень б[ыло] хорошо и с ним и ехать. Б[ыл] у Раевских. М[аша] хорошо живет. Вчера получил хороши[е] письм[а]. Особенно письмо Рахманова, на к[оторое] отвечал и дал письмо Горб[унову].

Нынче — с утра, после дурной ночи, много и ясно писал о непр[отивлении] злу. — Подвигаюсь. Вечером спал и читал Ибсена и Гейне.

Думал: 1) Ничто так ясно не показывает того, что жизнь наша истинная в самоотречении, как потребность, испытываемая многими (и мною), в жертве, в страдании. Стремление это бывает временами (и половое — временами), но оно тем не менее искренно и сильно. То, что оно бессмысленно, часто тем более подтверждает его естественность. 2. (забыл).

2 Марта 91. Я. П. — Пл[охо] писал. Почти ничего. И осудил вчерашнее. Приехали Сережа и Илья и Цурик[ов]. Умный и симпатичн[ый] чел[овек]. Вчера, разговаривая с Мам[оновой], хорошо уяснил себе бесцельность всяких не только филантропических пальятивов, но и социалистич[еских] организаций, как рабочие союзы и т. п. Дело всё в тех бедняках, у к[оторых] нет работы,