Дневник. 1873–1882. Том 2 - [78]

Брат его, генерал Струве, вчера же уехал в Петербург.

8 ноября. Четверг. Сегодня после моего доклада государь, предупрежденный мною о проекте полковника Струве, принял его весьма милостиво и пожаловал орден Святого Владимира 4-й степени. Замечательно, что полковник Струве до сих пор не имел ни одного ордена, так же как и брат его, генерал Струве, знаменитый строитель мостов.

Князь Лобанов, пользуясь разрешенным отпуском, выехал из Константинополя. Крайне неудачно выбрано время; не понимаю, как государь согласился допустить отсутствие посла в Константинополе именно в такой момент, как теперь. Англия продолжает свои угрожающие демонстрации. Получено известие, что по требованию Лейярда султан уже согласился на назначение Бекер-паши на какую-то странную должность – инспектора реформ в Малой Азии[63]. Очень опасаюсь какого-нибудь нового, неожиданного со стороны Англии coup de main[64]. Я говорил с генералом Тотлебеном о том, какие меры можно нам принять на случай, если Порта попросит нашей помощи для преграждения английскому флоту вторжения в Мраморное море и подступа к Царьграду. Также и Гирсу дал я мысль воспользоваться первым моментом паники в серале, чтобы предложить султану нашу дружескую помощь.

Такой оборот дел напомнил бы время, наступившее после войны 1828–1829 годов, когда русский десантный корпус занял берега Босфора для защиты Константинополя от угрожавшей со стороны египетского паши опасности. Было бы в высшей степени замечательно, если бы Россия из врага Турции обратилась бы в защитницу ее против отъявленной ее покровительницы.

Сегодня приезжала ко мне в Ливадию дочь Ольга; с нею ездил я в Ялту навестить Дондуковых-Корсаковых.

16 ноября. Пятница. В истекшую неделю не было в политике ничего замечательного. Князь Лобанов уехал из Константинополя, передав дела первому драгоману [Михаилу Константиновичу] Ону и оставив свободное поле нахальству британского посла. Последние донесения Ону довольно успокоительны; казалось, и дело о передаче Гусинье и Плава черногорцам вполне улаживалось; Порта уже дала положительные повеления Мухтар-паше двинуться с войсками в Гусинье, чтобы обеспечить мирную передачу в управление черногорского комиссара Божо Петровича. Но сегодня получена телеграмма о новой катастрофе: Мухтар-паша убит! Таким образом, оправдалось опасение его подвергнуться участи Мехмета-Али. Опять новые осложнения.

С другой стороны получаются ежедневно тревожные сведения из Софии. Народное собрание оказалось совершенно враждебным существующему правительству и выбрало своим председателем Каравелова – главу оппозиции. От нашего правительства даны князю Александру благие советы: держаться на почве законной и стараться образовать новое правительство. Хотя князь и обратился к Каравелову, однако же по всему видно, что так называемая «либеральная партия» не внушает князю ни сочувствия, ни доверия. Кроме наших русских представителей при князе, прочие иностранные агенты, и в особенности австро-венгерский, подстрекают молодого, неопытною князя к coup d’état, роспуску собрания и даже к уничтожению конституции. Наш военный агент флигель-адъютант Шепелев старается всеми силами предостеречь князя от опасных последствий таких резких действий. Шепелеву разрешено приехать в Петербург для личных объяснений.

Мой сотоварищ Гирс на днях уехал для осмотра пожалованной ему земли в Мелитопольском уезде и для ввода во владение. Он присоединится к нашему поезду на пути, в Мелитополе. Что касается меня, то я провел обычным порядком первые два дня недели в Симеизе, а в среду, 14-го числа, вся моя семья приехала сюда: часть ее (две дочери и сын) продолжала путь на Симферополь, в Петербург; а жена с одной из дочерей (Надей) возвратилась еще на некоторое время в Симеиз. Вчера я ездил к ним, чтоб окончательно проститься.

Погода во всю неделю отвратительная; в горах выпал снег; проливной дождь размыл дороги, так что я с трудом доехал до Симеиза и возвратился в Ливадию только сегодня утром, прямо к докладу. Государь на прощание с ротами, отбывающими здесь караульную службу, сделал им смотр. В Ливадии уже два дня суетятся: укладываются, отправляют тяжести на пароход, а завтра, 17-го числа, уезжаем отсюда сухим путем на Симферополь.

С грустью покидаю Крым. Не только жаль расстаться с югом, но страшно подумать о переходе к петербургской жизни.

20 ноября. Вторник. Москва. Выехав из Ливадии 17-го числа утром, государь и вся свита доехали уже поздно вечером до Симферополя, откуда по железной дороге благополучно прибыли в Москву вчера, около 10 часов вечера. Въезд государя в Первопрестольную сопровождался обычными восторженными криками толпы, ожидавшей царского проезда по иллюминованным улицам. Но едва въехали мы в Кремлевский дворец и не успели еще разобраться в своих помещениях, как узнали с удивлением, что второй поезд, шедший на полчаса позже первого, с частью свиты, прислугой и багажом, при самом въезде в предместье Москвы потерпел крушение от взорванной мины. Очевидно, злодейское это покушение было приготовлено против царского поезда; совершенно случайные обстоятельства ввели злоумышленников в заблуждение: царский поезд обыкновенно идет на полчаса позже другого, свитского поезда; на сей же раз он был пущен от самого Симферополя получасом ранее, чем было назначено по маршруту, впереди свитского.