Дневник. 1873–1882. Том 2 - [22]

14 мая. Воскресенье. К часу пополудни собрались опять у государя те же лица, которые участвовали во вчерашнем совещании. Мы были порадованы новою телеграммой графа Шувалова, который извещает, что на запросы графа Андраши о том, будет ли Англия поддерживать притязание Австрии относительно города Антивари, Боснии и Герцеговины, английское правительство дало категорический ответ: оно признает вполне справедливым предоставить черногорцам доступ к морю и допустить занятие австрийскими войсками Боснии только на такой же срок, какой русские войска будут занимать Болгарию. Если это справедливо, то подобный оборот дел был бы для нас весьма благоприятен; Австрия осталась бы с носом.

Другая телеграмма графа Шувалова менее приятная: Англия настоятельно требует, чтобы до начала конгресса наша армия одновременно с английской эскадрой удалилась от Константинополя. Граф от себя прибавляет, что считает крайне нужным согласиться на это предложение, не связывая его с оставлением турками Шумлы, Варны и Батума. По обсуждении этого вопроса решено отвечать графу Шувалову, что мы не можем отойти от Константинополя, не добившись оставления хотя бы двух первых из названных крепостей, и что князю Лобанову и генералу Тотлебену даны приказания возобновить настояния по этому вопросу. Также сообщено графу Шувалову, чтобы он старался не связывать переговоров о конгрессе с вопросом об удалении наших войск и английского флота от Константинополя.

После совещания я ездил к директрисе [женского] Патриотического института Эмилии Антоновне Пущиной с печальным поручением от государя по случаю смерти единственного ее сына, командира Киевского гренадерского полка, прежнего моего адъютанта, умершего близ Родосто от тифа. Государь принимает теплое участие в семействе Пущиных, в память покойного Николая Николаевича Пущина, долго занимавшего место директора Дворянского полка, преобразованного в Константиновское военное училище. Вчера, когда я доложил государю о смерти молодого Пущина, он заплакал и поручил мне лично передать старушке, сколько он тронут ее несчастиями.

Сегодня был еще обед для шаха у наследника цесаревича. Шах опять пил не в меру и после обеда был навеселе.

15 мая. Понедельник. После обыкновенного моего приема в канцелярии Военного министерства было опять совещание во дворце в два приема – до завтрака и после. Потом я сидел до 5 часов в Государственном совете и лишь только успел отобедать, снова был потребован во дворец. Поводом к этому внезапному собранию была вновь полученная телеграмма от графа Шувалова, который настоятельно[22] просит разрешения государя на безотлагательное подписание состоявшегося между ним и маркизом Солсбери соглашения. Граф, видя беспрестанные колебания английских министров, опасается, что всякое промедление в подписании может расстроить всё дело.

Между тем в телеграмме нет вовсе разъяснения недоумений наших по весьма существенным пунктам его прежней телеграммы от 12 мая. Так, например, мы не могли найти ни на какой карте названия того пункта, которым английские министры хотят определить заранее западную границу Болгарии. Настойчивое требование графа Шувалова поставило государя в трудное положение: утвердить соглашение на веру, не зная в точности условий, было бы крайне рискованно; отказать же графу Шувалову – и всё дело конгресса может разрушиться. Решено отвечать разрешением подписать составленный акт с тем, однако же, чтобы окончательное утверждение его последовало по получении текста и по разъяснении сомнений, в особенности относительно определения западной границы Болгарии.

Сегодня же обсуждался вопрос о том, выгодно ли нам сохранить и занимать дунайские крепости (Силистрию, Рущук и Виддин), как предполагает генерал Тотлебен, и не лучше ли поспешить со срытием их, как было прежде предположено. По приказанию государя, я телеграфировал генералу Тотлебену, что в случае войны занятие всех трех крепостей повело бы к опасному раздроблению наших сил и материальных средств, а потому хорошо бы укрепления Силистрии и Виддина разрушить, сохранив временно только Рущук.

16 мая. Вторник. От графа Шувалова получена телеграмма, разъясняющая недоумение наше относительно западной границы Болгарии. Выходит, указанная англичанами линия – та самая, которую требовал граф Андраши для отделения Болгарии от Македонии; но австро-венгерский канцлер допускал Болгарию до Эгейского моря и не требовал разделения Болгарии на две части. Таким образом, английские условия в отношении Болгарии, на которые мы теперь соглашаемся, еще невыгоднее австрийских; но за то, по-видимому, Англия обещает поддержать во всем остальном наши условия Сан-Стефанского договора, не исключая распространения Черногории до морского берега и уступки нам Батума.

Канцлер наш сам сознает, что нечего ему думать об участии в конгрессе. Я полагаю, что, кроме болезни, есть и другая причина, по которой конгресс уже не так заманчив для него, как прежде: он видит, что представителю России на конгрессе придется играть не очень блистательную роль и что он должен будет сделать такие уступки, которые отнимут окончательно у маститого нашего канцлера остатки прежней его популярности.