Дневник. 1873–1882. Том 2 - [179]

Тем не менее самое возбуждение общественного мнения такими речами, какие произнесены Скобелевым, выказывает больное место в настоящем политическом положении Европы и те черные точки, которых надобно опасаться в будущем. Любопытно знать, как отнесутся к выходкам Скобелева в Петербурге.

В «Инвалиде» продолжают появляться приказы о переменах в формах обмундирования. Теперь дошла очередь и до нас – Свиты государевой. Нас, генерал-адъютантов, также переодевают по образцу кучерскому.

25 февраля. Четверг. Несколько дней тому назад Головнин прислал мне целую коллекцию печатных записок по вопросу о преобразовании реальных училищ и просил меня сообщить ему мое мнение по этому предмету. Дело это мне близкое и всегда меня интересовало; поэтому я охотно и добросовестно исполнил желание моего корреспондента. Рассмотрев внимательно присланные записки, в которых изложены собранные Министерством народного просвещения отзывы разных лиц, я с удовольствием нашел в них почти единогласное подтверждение моего мнения, высказанного при самом рассмотрении проекта графа Толстого десять лет тому назад: сочиненные им тогда реальные училища никуда не годны из-за того, что им придан характер специально-прикладной, или профессиональный. Граф Толстой и компания имели главною целью унизить реальное образование и не допустить, чтоб оно могло стать в конкуренцию с излюбленным им классическим курсом гимназий. Надо отдать справедливость – цель эта достигнута вполне.

Напечатанные теперь мнения о том, в чем именно должно заключаться преобразование реальных училищ, отличаются крайним разнообразием; но огромное большинство голосов находит необходимым дать этим заведениям характер общеобразовательный, а не профессиональный. Исходя из того же начала, я изложил свои предположения по этому вопросу, с приложением даже расписания уроков; сегодня отправил длинное письмо Головнину. Полагаю, что оно будет показано барону Николаи.

1 марта. Понедельник. Вот минул ровно год со времени страшного события, которое до сих пор представляется в памяти каким-то чудовищным кошмаром. Только год, и сколько уже перемен с тех пор, сколько тяжелых, грустных впечатлений, какое изменение в общем настроении и духе времени! Что может значить в судьбах многих миллионов исчезновение одной личности и появление другой на ее месте!

В эту первую годовщину несчастного события я со своею семьей ходил утром в Алупку к обедне, после которой была панихида. Церковь была полна; много было простого народа, рабочих; и в этой простой, скромной обстановке молитва об успокоении души царя-освободителя, царя-мученика отзывалась в сердце несравненно глубже, чем пышные, официальные церемонии при дворе.

6 марта. Суббота. Генерал-адъютант Ванновский прислал мне при письме печатный экземпляр справки, составленной по его приказанию по поводу печатавшихся газетных статей о чрезвычайном будто бы увеличении в течение последнего двадцатилетия в военном ведомстве личного состава управлений и переписки. В письме упомянуто, что государь, по представлении ему этой справки, повелел разослать экземпляры членам бывшей под председательством генерал-адъютанта графа Коцебу комиссии и напечатать в «Инвалиде».

Справка эта, разумеется, приводит к выводу, совершенно противоположному тем нареканиям, которые столько раз уже поднимались на Военное министерство (то есть против меня) относительно мнимого усложнения администрации, развития бюрократизма, расположения переписки, централизации и т. д., и т. д. На поверку выходит совершенно наоборот: в центральных управлениях (в министерстве) за означенный период число чинов убавилось с 1575 до 1266, а число бумаг, входящих и исходящих вместе – с 633 887 до 517 414 (в 1875 году, то есть перед последней войной, было даже всего 454 072). В военно-окружных же управлениях сравнительно с упраздненными управлениями, существовавшими в 1861 году, число чинов убавилось с 4202 до 2890.

Все эти цифры не новость для меня; они приводились и прежде в разных случаях. Но странно, что военному министру не пришла мысль о собрании этих данных прежде заседаний комиссии графа Коцебу, в которой столько было говорено о необходимости преобразования всего военного управления под впечатлением печатавшихся в то время недобросовестных и тенденциозных газетных статей. Присылка мне настоящей справки есть первое проявление внимания и любезности ко мне со стороны моего преемника в должности военного министра, и, конечно, я буду благодарить его за эту любезность; но хотелось бы высказать ему при этом, что не худо было бы поручить, кому следует, составить и представить выше подобные же фактические справки и по другим столь же голословным и несправедливым нареканиям на Военное министерство за тот же двадцатилетний период. По всем вероятиям, эти справки во многом повлияли бы на прения в комиссии графа Коцебу и ускромнили газетных борзописцев.

Сегодня же получил длинное письмо от брата Бориса, который сообщает мне подробные сведения о ходе дел в военно-судном ведомстве со времени назначения генерал-адъютанта князя Имеретинского на пост главного военного прокурора. Сведения эти весьма характерно изображают личность самого князя Имеретинского и существующие ныне, по-видимому, во всех частях управления тенденции. Прискорбно личное положение моего брата, который считает себя так непрочным в должности своей (помощника гласного военного прокурора), что готовится подать в отставку и, стало быть, остаться почти без средств существования.