Дмитрий Донской - [200]

Решение этой сложной задачи Дмитрий Иванович видел не только в неравных пропорциях раздела собственно московских земель и доходных статей, но и в сохранении неделимости территории великого княжения Владимирского — вотчины главы московской семьи.

Границы великого княжения Владимирского были изменчивы. Их состояние на 1389 год можно определить лишь приблизительно. В первую очередь сюда относятся три крупных города — Владимир, Переяславль и Кострома с окружавшими их волостями. Но это далеко не всё. «К великому княжению должны были относиться также г. Юрьев Польский с его сельской округой, половина Ростова, части территорий Вологды, Торжка, Волока Ламского» (210, 163). Этот ряд можно продолжить, хотя и гипотетически.

В итоге обладание неделимым великим княжением Владимирским становилось своего рода «козырным тузом» в руках старшего из потомков Ивана Калиты. Здесь открывалась далекая историческая перспектива. «Передача великого княжения старшему сыну Дмитрия Василию вместе с запрещением делить великокняжеские владения предопределяла монархическую форму объединительного процесса на русском Северо-Востоке» (210, 183).

Завещание Дмитрия Ивановича свидетельствует о том, что великое княжение Владимирское уже не является яблоком раздора между русскими князьями, а его пожалование — прерогативой сеющего этот раздор ордынского хана. Это по сути своей революционное распоряжение Дмитрий делает без согласования с Тохтамышем. Он сам — высшая инстанция в иерархии власти на Руси. Он — «Русский царь», и он не должен спрашивать на каждый шаг дозволения степного «вольного царя». Время «вавилонского плена» подошло к концу…

Конечно, политик не должен забывать о реальности. Орда еще сильна и страшна. Невыносимый запах гари — память московского пожарища — до последнего часа будет преследовать Дмитрия Ивановича. Но Орда — этот библейский «колосс на глиняных ногах» — уже клонится к упадку. И страстная мечта всей жизни отливается в еще одну чеканную формулу:

«А переменит Бог Орду, дети мои не имут давати выхода в Орду, и который сын мои возмет дань на своем уделе, то тому и есть» (8, 36).

Выражение «переменит Бог Орду» на первый взгляд кажется слишком неопределенным для юридического акта. Но попробуйте сказать иначе, — вместив в одной фразе всё бесконечное многообразие возможных ситуаций, — и вы поймете, что московские дьяки знали свое дело.

Отметим и другое. Дмитрий наказывает сыновьям при более благоприятных обстоятельствах прекратить уплачивать ордынскую дань — «выход». Но эти деньги отнюдь не следует возвращать налогоплательщикам. Их нужно просто переложить из ханского кармана в свой собственный. Такая перспектива лучше всяких разговоров о независимости будет побуждать князей к действию. Московский князь знал это из собственного жизненного опыта. Что как не крайняя бедность опустошенной чумой страны заставила русских князей отказаться платить дань и пойти на «розмирие» с Мамаем в 1374 году?

Духовная грамота Дмитрия Ивановича, помимо двух названных выше положений, содержит и еще одно, пожалуй, самое важное по своим конкретным последствиям распоряжение. Вот его подлинный текст:

«А по грехом, отъимет Бог сына моего, князя Василья, а хто будет под тем сын мои, ино тому сыну моему княж Васильев удел, а того уделом поделит их моя княгини» (8, 35).

Это распоряжение можно понимать двояко. Первое толкование: в случае кончины Василия (когда бы она ни произошла и каких бы наследников он ни имел) его старший удел и великое княжение Владимирское переходят к следующему по возрасту брату. Второе толкование: в случае кончины Василия бездетным (каким он и был в 1389 году, не будучи еще женат) его старший удел и великое княжение Владимирское переходят к следующему брату. В случае же наличия у Василия собственных сыновей его владения переходят к старшему из них. Первое толкование взял на вооружение брат Василия I Юрий Звенигородский со своими сыновьями, а второе — сын Василия I Василий II Темный. Вспыхнувшая после кончины Василия I династическая смута, то затихая, то разгораясь, продолжалась с 1425 по 1453 год. Формальным основанием для войны каждая сторона считала собственное толкование завещания Дмитрия Ивановича. Установить истину было уже невозможно. Единственный человек, доподлинно знавший последнюю волю московского князя, — княгиня Евдокия умерла 7 июня 1407 года и была похоронена в основанном ею в Московском Кремле Вознесенском монастыре.

Царь или не царь?

Одним из ярких мазков пестрой картины летописного повествования являются «похвалы» князьям. Как и в реальной жизни, «похвалы» в летописи обычно связаны с кончиной героя и представляют собой своего рода некролог. В «похвале» прославляются христианские и гражданские добродетели умершего — благочестие, милосердие, великодушие, храбрость, мудрость, скромность и т. д. Влияние агиографической традиции проявляется и в обязательном упоминании о родителях героя, добродетели которых он унаследовал. Земной путь умершего князя очерчивается в самых общих чертах, с выделением двух-трех главных событий.

Эта схема, то растекаясь в пространных «словах», то сжимаясь в тесных летописных некрологах, лежит в основе всех «похвал». Так хвалили и называли «царем последних времен» Ивана Калиту писцы Мелентий и Прокоша в знаменитой приписке к Сийскому Евангелию 1340 года. Так хвалил Дмитрия Донского и автор «Слова о житии и о преставлении…». Попытаемся же, обходя густые заросли риторики, пройти вместе с ним по короткой тропе жизни победителя Мамая.