Дмитрий Донской - [187]

Но князь Дмитрий Иванович хотел не только получить деньги, но и хорошенько нагнать страху на новгородцев. Возможно, какие-то пункты предложенного владыкой мирного договора не устроили великого князя. Во всяком случае, владыка был отправлен восвояси, и полки коалиции двинулись (или сделали вид, что двинулись) в сторону Новгорода. Началась игра нервов.

Новгородский владыка Алексей был настроен на уступки. Но его связывала воля боярского правительства, представителем которого он выступал. Возможно, не без тайного намерения припугнуть земляков, владыка отправил в Новгород скорого гонца (сына посадника по имени Климент) с вестью о срыве переговоров и дальнейшем продвижении московских войск к Новгороду. Владыка приказывал горожанам срочно готовиться к осаде, чинить старые укрепления и возводить новые.

В этой тревожной и неопределенной обстановке решили заявить о себе служилые князья, находившиеся тогда в Новгороде. Литовский князь Патрикий Наримонтович с князем Романом Юрьевичем и так называемыми «копорскими князьями» (ветвью белозерского княжеского дома) созвал готовых сражаться и облачившихся в доспехи новгородцев (365, 282). Он вывел этот полк навстречу ожидаемым войскам коалиции, но, не обнаружив их, поспешил вернуться в город. Новгородский летописец описывает это предприятие весьма саркастически: ополченцы во главе с наемниками «выехаша на поле в день неделныи до обеда и опять пятишася по обедех» (37, 345).

Переполох

Князь Дмитрий Иванович хорошо знал нравы новгородцев. В тревожной и неопределенной обстановке в городе немедленно начинались внутренние распри. Политика была своего рода хмелем для новгородской толпы. Воспитанные на звонких речах городских демагогов, новгородцы легко воодушевлялись, но также легко впадали в панику. Томительное ожидание было для них невыносимым испытанием.

И князь решил немного подождать. (О великое искусство держать паузу, верный признак истинного политика!)

На четвертый день после Крещения «бысть переполох велик в Новегороде» (42, 88). Кто-то пустил слух, что войска московской коалиции стоят у самых ворот города — в селе Жилотуг. Горожане немедленно облачились в доспехи и, собравшись в полки, двинулись навстречу врагу. Это редкое зрелище единства и патриотического подъема привело в умиление свидетеля событий — новгородского летописца:

«И новгородци вси, доспев (снарядившись. — Н. Б.), выехаша к Жилотугу, беаше бо силно велика и светла рать новогородцкаа коневая, и пешей рати велми много, и охвочи битися» (37, 345).

Но весь этот прекрасный выезд сверкающих доспехами всадников закончился ничем. Слух оказался ложным. В Жилотуге никакого неприятеля новгородцы не нашли. С тем ополченцы и вернулись в город.

Воинственный пыл новгородцев быстро угас. Тревога вновь охватила «отцов города». На совещании решено было послать к великому князю представительную делегацию в составе двух архимандритов, семи священников и пяти зажиточных горожан («житьих людей») — по одному от каждого из пяти «концов» Новгорода.

Бедствия осажденных

Одновременно с дипломатическими мерами новгородцы решились на то, что принято было делать в случае осады города сильным неприятелем. Они сожгли 24 небольших пригородных монастыря, окружавших Новгород. Были сожжены и все гражданские постройки за чертой городских валов. Цель состояла в том, чтобы лишить неприятеля досок и бревен для «примета», с помощью которого осаждающие преодолевали рвы и взбирались на стены. «Примет» нередко поджигали, что вызывало пожар деревянной части городских укреплений. Наконец, в условиях зимней войны постройки монастырей могли быть использованы для постоя вражеского войска.

Летописец приводит полный список сожженных обителей. Этот печальный синодик он завершает словами: «И бысть новогородцем и минскому чину много убытка» (37, 346).

То, что не успели сжечь и уничтожить новгородцы, захватили московские войска. Разгрому подвергся и княжеский монастырь Николы на Понеделии. И всё же этой обители повезло. Дмитрий Иванович не захотел жить в открытом поле и устроил в опустевшем монастыре временную резиденцию. При этом он приказал не трогать церкви, убранство которых было создано его иждивением (39, 50).

Воины страдали от холода и грабили всё подряд. Новгород нес тяжелые убытки. Но страшнее всяких убытков были гибель и взятие в плен множества людей.

«И многи волости повоеваша, а у купцев у новгородских мног(о) товара от(ъ)имаша; а людей, муж, и жен, и детей, множ(е)ство в полон поведоша, а ино и побиша, а инии со студения умроша без портов, занеж(е) ратним пограбиша; а иных полон отпустили на миру» (55, 144).

Город был переполнен беженцами, спасавшимися от бедствий войны. Первыми примчались новоторжские «большие бояре», которые не желали воевать против Новгорода.

Природа умножала бедствия людей. Зима 1386/87 года была на редкость бесснежной. Дороги представляли собой «гололед бес пути и без снега (37, 347)». Передвигаться по такой «дороге» было тяжело и конному, и пешему.

Серебро мира

Итак, представительная новгородская делегация отправилась на переговоры с великим князем в Понеделье. (В некоторых источниках сообщается о повторном визите в московский лагерь и новгородского владыки Алексея (42, 88).) Там был подписан долгожданный мир «на всей старине» (37, 347). Главным его условием была выплата великому князю огромной компенсации — восьми тысяч гривен — за ущерб, нанесенный его казне и владениям ушкуйниками, а также новгородскими расхитителями княжеских земель («княжчины»). Из этой суммы 3 тысячи рублей выплачивались немедленно, а 5 тысяч надлежало собрать с Заволочья, жители которого принимали участие в экспедициях ушкуйников. Не откладывая дела в долгий ящик, новгородцы немедленно («сей же зимы в великое говение», то есть между 17 февраля и 7 апреля 1387 года) отправили в Заволочье своих приставов с отрядом для сбора необходимой суммы.