Для убийства нужны двое - [37]

— Ничего, мы на службе, — буркнул Манхардт. — И к тому же благодарить следует не нас, а фрау Томашевскую — это она навела нас на верный след.

— Сузанна? Старая приятельница, золотая Сузи! — Фойерхан утер с лица пот. — Когда-то мы все ходили в одну школу. Она догадалась, когда я в банке воскликнул: Томи! Верно?

— И поэтому тоже.

— Нет, тогда… Я не понимаю. Ребята, сегодня вечером мой праздник. Я напьюсь в стельку! Я сегодня второй раз родился! — Фойерхан едва не плясал по камере.

Манхардт внимательно за ним следил. Ввалившиеся глаза сияли, словно тот перебрал наркотиков. Фойерхан был вне себя от радости, вопрос только в том, как бы он совсем не ошалел. Растрепанные жирные волосы свисали на лоб, неровная щетина придавала ему просто демонический вид. От него несло мочой и потом, одежда помятая и грязная, как черт. Нет, Манхардту он совсем не нравился. Кох уже успел взопреть.

— Так, еще немного… Сейчас клетка отопрется!

— Вам известно, где сейчас Томашевский? — спросил Манхардт.

Фойерхан покачал головой.

— Понятия не имею.

— Ну, никуда он не денется.

— Готово! — Кох с натугой разогнулся. Решетчатые двери распахнулись, и в следующую секунду Фойерхан бросился на Манхардта и Коха, едва не своротив им шеи.

— Простите, я нечаянно, — оправдывался он, — просто я от радости вне себя. Попробуйте просидеть так три дня!

— Ладно-ладно! — Манхардт пытался его успокоить. — Пойдемте, не хотелось бы, чтобы Томашевский застал нас тут.

— Кроме того, в машине ждет ваша спасительница, — заметил Кох. — Если бы не она, вас никогда бы не нашли… Пойдемте, она будет рада, хотя вы и не несете ей розы…

Они все же оттеснили восторженного Фойерхана вверх по лестнице, и Кох настоял, что проводит его к машине.

Когда они ушли, Манхардт перевел дух и огляделся в поисках телефона. Насколько он представлял Фойерхана, тот теперь обнимает и целует Сузанну. Вот мерзкая свинья! Надо было оставить его там, внизу! Его просто затопила волна ненависти и ревности. Не нужно быть ясновидцем, чтобы знать, как станут развиваться события в ближайшие недели: Томашевский рано или поздно угодит за решетку, Сузанна обретет свободу — разведена не по собственной вине. Фойерхан станет героем дня, бульварные листки распишут его историю вовсю. Бабник и донжуан, охотник за приданым с одной стороны и одинокая, но чувственная женщина с другой — не нужно буйной фантазии, чтобы представить, что получится… Черт возьми! Нет, он бы Фойерхана просто удавил! Но поздно. Со скрежетом зубовным пришлось признать, что его месть останется лишь платонической.

Когда человек — простая букашка, вся жизнь его — одно дерьмо. Нет, лучше бы весь мир летел в тартарары!

Снаружи в прихожую долетал звонкий смех Фойерхана; голоса приближались. Похоже, соседи пришли выяснить, что происходит. Через несколько минут появятся первые репортеры и начнется суматоха. Кох идиот, что позволяет Фойерхану так шуметь — если Томашевский услышит этот хай, он сразу поймет, что случилось.

Манхардт с проклятиями набрал номер доктора Вебера. Тот все еще корпел над бумагами. И тут же снял трубку.

— Добрый вечер, герр доктор, это Манхардт. Хочу вам только сообщить, что мы нашли Фойерхана. Живого.

— Манхардт, дружище, вы просто гений. Уже гусеница и куколка предвещают, как хороша будет будущая бабочка. И где же вы его нашли?

— Во Фронау, на одной вилле. В подвале. Хозяин пока не показывается — но, полагаю, никуда не денется. Это явно тот самый, кого мы ищем. Некий Томашевский. Объявите розыск, ладно?

— Как вы сказали, его зовут?

— Ханс Иоахим Томашевский.

— Торговец мебелью?

— Да, насколько мне известно. — Манхардт услышал, как доктор Вебер рассмеялся. — А в чем дело?

— Его долго искать не придется.

— Почему?

— Полтора часа назад его нашли на Фридрихштрассе под новостройкой его фирмы. Мертвого, разбившегося в лепешку. Видимо, бросился с лесов. Явное самоубийство. Как говорят, сам осудил, сам приговор исполнил…

13. Сузанна Томашевская

Урну с прахом Томашевского погребли накануне на новом кладбище во Фронау, опустив в глинистую землю в полуметре от сына. И только Сузанна шла за могильщиком и с непроницаемым лицом проверила даты, выбитые на надгробье. Панихиду перенесла столь же безучастно, как все попытки Томашевского на почве секса. Смерть его принесла ей лишь глубокое успокоение, но она совсем не ощущала связь между этим фактом и своим участием. Для нее виновником, убийцей был Фойерхан, и ей удалось как можно глубже утопить даже мысль о том, что к убийству его принудила она. Она была достаточно умна, чтобы сознавать это обстоятельство, особенно выпив, но даже и в такие минуты не испытывала ничего похожего на вину или жалость. Во всем было виновато неудавшееся стремление ее родителей воспитать ее в набожном духе. Даже ежедневными молитвами, воскресными проповедями и вечерним чтением Библии им не удалось воспитать из нее добрую христианку; напротив, она видела себя беспомощной игрушкой в руках всемогущего Господа.

Что бы она ни делала и ни думала, все было его воля. И она не уклонялась от деяний, которые обычно считались порочными и злыми, но — если ей самой не грозило разоблачение и наказание — совершала их без долгих размышлений, думая при этом: «Если такова воля Твоя — на Тебе, пожалуйста!» Внешние соблазны воспринимала с тем же фатализмом, что и позывы собственного Я. За все в ответе был Бог, в существовании которого она никогда не сомневалась, кое-что можно было отнести и на счет общества, в котором она жила. Ее семья, воспитатели и вообще все общество не смогли отвратить ее от этого убийства.