Для фортепиано соло - [2]

— Да нет… Конечно… Но я считал, что вы храните верную и несчастную любовь к Роберу.

— Долгое время так оно и было, да и сейчас Робер мне очень дорог… Я восхищаюсь его гением, но не характером… Я терплю его капризы и полагаю, что имею право на компенсацию… А как думаете вы?

— Хм… Да, наверное… Кто же будет вашим счастливым спутником?

— Дорогой Бертран, я не так нескромна, как мой муж.

— Черт возьми, что же мне сказать ему?

— Нет ничего проще. Скажите, что сообщенная вами новость меня потрясла, что вы искусно меня утешили и посоветовали мне, чтобы не так горевать, совершить круиз по Средиземному морю, возможно, с подругой, и, наконец, что вы оставили меня в слезах и печали, но покорную судьбе.

— И вы думаете, он поверит?

— Робер с поразительной легкостью верит всему, что льстит его самолюбию.

Она была права. Он не только добродушно воспринял ответ и план Одетты, но еще и с удовольствием разыграл передо мной прекрасную сцену нежности, трогательной героиней которой стала его жена.

— Бедная малышка Одетта! Она великолепна! Дорогой мой, я считаю, что в наше время уже не найти подобного примера супружеской самоотверженности. Подумайте сами, ведь она порой говорит: «Расскажи о женщине, которую ты любишь. Все, что касается тебя, мне очень дорого». Знаете, я вижу, словно наяву, как она в этом средиземноморском круизе идет к шезлонгу на нос корабля, чтобы в полном одиночестве полюбоваться звездами и представить себе мое счастье… Мое счастье с другой… Говорите что хотите, мой дорогой, но я верю, что гораздо лучше вызвать подобные чувства, чем пробудить страстную ревность.

— Но вы-то сами ревнивы, — сказал я.

— Жутко ревнив.

Он задумался, потом вернулся к прежней мысли:

— Это было бы прекрасным началом пьесы, а? Сцена между мной и вами… Сцена между Одеттой и вами… Это полное самоотречение, без всякой эмфазы… Естественно, ваш персонаж должен быть влюблен в Одетту… Он пытается воспользоваться ситуацией, но вынужден отступиться перед чистотой этой необыкновенной женщины…

— Мне это даже в голову не приходило.

— Вполне понятно… Вы же знаете Одетту. Но в пьесе…

Он съездил в Андалусию, а Одетта — на греческие острова, откуда она вернулась загоревшая, пышущая здоровьем, светящаяся счастьем. Я увидел их обоих в июне. После обеда Фабер увлек меня в свой кабинет.

— Ну, я пишу эту пьесу, — сказал он. — Все уже решено.

— Какую пьесу?

— Какую пьесу! Да ту, которую мы с вами обсуждали, которая начинается сценой между мной и вами по поводу Одетты… Название будет «Жертва»… Первый акт уже написан, впрочем, сделать это было легко. Сама жизнь дала мне почти все.

— Сама жизнь? Это же опасно… Надеюсь, вы сделали необходимые перемены?

— Естественно… Я свое ремесло знаю… Перемена совершается инстинктивно… Героя, то есть себя, я превратил в художника донжуановского типа, а вас — в пьесе вы носите имя Бернар — в человека сентиментального…

— В чем же здесь перемена? Вы и есть Дон Жуан, а я сентиментален…

— Да, но все материальные детали представлены совершенно иначе… Трудности начинаются со второго акта. Тут я не знаю, куда повернуть. Думаю, Бернар попытается использовать свой шанс, и ему почти повезет, потому что Жюльетта (Одетта из пьесы) жаждет реванша… Затем, в последний момент, она опомнится, любовь победит.

— Любовь к вам?

— Разумеется… Остается третий акт. Тут все еще темно, но, видимо, надо будет ввести любовницу героя и ее мужа… Муж этот захочет отомстить, и Жюльетта, героически бросившись между ним и своей соперницей — или между мужем и героем, — спасет тому жизнь.

— Вам не кажется, что это слишком мелодраматично?

— Если рассказывать в трех словах, как я это сделал, да… Но все зависит от исполнения… У меня современные персонажи, которые говорят современным языком и действуют так, как поступили бы мы с вами… Капелька мелодрамы в сюжете меня устраивает… В этом суть театра… Диалоги спасут все, а в диалоге, откровенно говоря, мне нет равных!

Истинная правда, что в диалоге ему не было равных — я искренне это признавал. Но все же задал еще один вопрос:

— А мадам Астье?

— Какая еще мадам Астье?

— Та, что ездила с вами в Гренаду и стала первопричиной вашей пьесы.

— А, Пепита… Да, она получит это имя, поскольку мы оказались в Испании… Изумительная была женщина…

— Была? Что с ней сталось?

— Откуда мне знать? Для меня этот эпизод полностью завершен… Полагаю, она воссоединилась со своим Пепито… Но в «Жертве» она обретет новую жизнь… Слушайте, мне бы надо увидеться с этой бедной Пепитой, чтобы уточнить пару деталей, необходимых для роли… Она так грациозно скидывала тапочки, перед тем как лечь в постель… Я попрошу, чтобы она показала это движение актрисе, которая будет исполнять ее роль.

Лето прошло. В октябре я узнал, что «Жертву» начинают репетировать. Жюльетту должна была играть Женни Сорбье (в то время молодая и знаменитая актриса). Фабер часто просил меня посещать репетиции своих пьес. Не то чтобы он признавал за мной какую-то особую компетентность, но ему казалось, что свежий взгляд легче обнаружит неправдоподобие некоторых эпизодов. Я приходил охотно, поскольку любил практическую театральную работу и привычную суету кулис. В тот день мне предстояло увидеть репетицию более любопытную и нервную, чем какая-либо из тех, что я посещал прежде. В большом пустом зале, почти лишенном света, Фабер усадил меня рядом с собой в одном из рядов партера. Он казался озабоченным.