Длительное убийство лорда Финдли - [22]

- Вы возвышаете меня до равного себе личной ненавистью? Это очень трогательно, большая честь для меня, и я это очень ценю, - с веселостью фарфорового болванчика ответил Литтл-Майджес, - Но позвольте, я объяснюсь. Обстоятельства изменились. Не так давно я действительно пошел у вас на поводу и вел корабль днем на запад, менял курс на нужный мне каждый раз, когда вы засыпали. В результате я запутался хуже, чем если бы стал двоеженцем. Кстати, самый дурацкий грех из возможных, вы не находите? Так вот, в результате мы заплутали, высадились там, где высаживаться не следовало бы, и теперь - неприятный сюрприз: среди нас один зачумленный. Чума – значит заболевают все, выживает половина или четверть. Теперь представьте: выжившие в цинге и бредят, им и паруса как следует не выставить, а они у берега какой-нибудь богом забытой Сильвании. Что им, зимовать под елкой? Нет, мы пойдем домой, мы пойдем строго на восток. Я это делаю для той четверти, которая выживет, понимаете меня? Мне было бы очень неприятно лишиться состояния и целостности шейных позвонков, но теперь обстоятельства позволяют мне проявить в полной мере присущую мне отвагу и пренебречь вашим мнением.

Лорд Финдли замолчал и некоторое время смотрел с ненавистью в пространство перед собой. Перед его глазами встал майский день шестьдесят пятого, когда он последним выходил из дома, чтобы ехать в северные пригороды, где, как считалось, воздух был здоровее. Впереди него, держа платки у лиц, шли обе его ныне покойные кузины, и теперь их бледно-серые платья стояли перед внутренним взором Финдли. Сам он тогда едва достиг двадцатилетия. От порога до ступенек экипажа он смотрел только под ноги, на собственные тощие колени, которые казались ему далекими, чужими и непослушными. Он боялся, что сейчас не выдержит собственного веса. Ему под ноги бросился чумазый ребенок, лет четырех, голубоглазый цыганенок или нищий. Если он выжил, то был теперь в одном возрасте ровесник Майджеса и Пенна. С демоническим визгом и хохотом младенец схватился за полы жюстокора Финдли. В одной руке демонического существа была не то дохлая крыса, не то сгнившее яблоко. Баронет поднял обе руки, чтобы демон не коснулся его рукавов в одной руке была трость, и закричал жутко, протяжно и беспомощно, а потом от отчаяния и ужаса ударил ребенка тростью, чтобы тот оторвался, сгинул, не трогал его больше. Финдли несколько раз облизнул губы и, наконец, спросил:

- Кто заболевший?

- Он в кубрике, - ответил Литтл-Майджес.

- В мою каюту перенести бочонок, который еще не открывали, и солонину, самую соленую. Ту, к которой заболевший не прикасался, - быстро сказал Финдли, развернулся на месте и ушел, шагая широко, словно боялся подхватить чуму на подметки.

- Олух царя небесного, - беззлобно проговорил кэп ему вслед.

И была ночь, и было утро. Завершились первые сутки с того момента, когда корвет «Память Герцога Мальборо» поднял паруса, круто изменил курс и пошел на восток. Атмосфера установилась гнетущая. Финдли не показывался на палубе, матросы работали беспрекословно, но в кубрик идти по-прежнему отказывались. Джек Треух никак не умирал, хотя дышал с трудом, под опухолью скрылись уже оба его глаза, а какая дьявольская сила продолжала поддерживать в нем жизнь, док не знал. С того момента, как Финдли покинул верхнюю деку и забаррикадировался с солониной у себя в каюте, Литтл-Майджес вновь утратил всю свою напускную веселость, спал с лица и почти не притрагивался к спиртному. Даже доктор Пенн и лейтенант Пайк ни разу не высказались друг о друге в обычном тоне. Сталкиваясь то на полуюте, где Пайк проверял положение гафеля, а Пенн смотрел на пенную полосу за кормой, то на полубаке, где Пайк внезапно появлялся среди матросов, прекращая тем самым разговоры, а Пенн стоял и без движения созерцал пустую точку впереди, они обменивались взглядами, и один говорил: «Скверно», – а другой отвечал: «Пожалуй».

К сумеркам натянуло туман. Плотная дымка тащилась лоскутами над самой поверхностью моря. Уверенный, что на много миль вокруг нет ни единого корабля, капитан все же отрядил одного матроса на нос ударять в колокол каждые полминуты. Офицеры и док топтались на шканцах, и каждый норовил стать спиной к грот-мачте. Никому не хотелось в этом тумане оставлять спину открытой.

– Мы сделали круг и вернулись в наше позавчера? – спросил Пенн, не зная, как точнее назвать виденный ими остров.

– Позавчера не было тумана, – обернулся Пайк.

– А я отчетливо помню, что был, – надулся Пенн.

– О да, отчетливо – это о тебе! – воскликнул Пайк, а Литтл-Майджес оглянулся и жестом попросил обоих говорить тише, как будто опасался того, кто сидит в тумане.

Все трое замолчали.

– Вижу слева по борту! – протяжно крикнул человек с марсов.

Кэп, док и лейтенант дружно бросились к левому борту и выстроились плечом к плечу, напряженно вглядываясь. Обзор им загородило крыло тумана, белое и жирное. Литтл-Майджес повернулся и посмотрел вверх, на марсовую площадку, придерживая шляпу рукой.

– Что видишь? – зычно крикнул он.

– Хрен его знает, уже не вижу. Но было оно большое.