Длинные уши в траве. История косули Рыжки - [12]

Размешали мы для Рыжки в цельном молоке кашку, которая называется «Власта» и которой кормят грудничков, хотя нам она тоже нравится, налили ее в розовую миску, Рыжка два раза понюхала кашу, а потом так сильно ткнулась в нее носом, что каша выплеснулась маме на руку. Через минуту миска была пуста. Мама вытерла Рыжке нос, похожий на большую черную пуговицу, и улыбнулась:

— Так, думаю, мы попали в самую точку.

Она всегда так говорит, когда ей что-то удается. Папка вышел из дому отдышаться от сигарет, тут подошли бабушка с дядюшкой, и все мы глядели на пустую миску, пока папка не сказал:

— Ну и дела творятся на этом свете, такие дела, что дилетант глаза вытаращит, а специалист диплом возвратит.

Как только он выговорился, Рыжка вытянула шейку, отгрызла кусочек папоротника и давай его жевать.

— Ну, видели такое? — сказал папка. — Ты соображаешь, Лойза?

Наша бабушка так растрогалась, что только головой качала и утирала слезы.

— Покупное молоко — одна вода, — рассудил дядюшка, от которого пахло майораном, потому что он держал миску с печеночной заправкой. — Я тоже пью только сухое молоко. Там написано, что изготавливают его из лучшего молока скота, который пасется на пастбищах, и что сушится оно потоком горячего воздуха.

— Ты все время что-то объясняешь и ничему не радуешься, — ответила бабушка и вытерла глаза сложенным платком, что пахнет лимонным мылом. — В конечном счете ты думаешь только о своем брюхе. Но не забывай: чья душа в грехах, та и в ответе. Дело известное: что посеешь, то и пожнешь.

Рыжка уснула, дядюшка сказал: «Ага, мамочка», и мы все разошлись. А папка сказал маме, когда она мыла миску от каши:

— Видишь ли, слезы и всякое такое — это, конечно, хорошо. Но если кто думает, что теперь все пойдет как по маслу, глубоко ошибается. Только теперь все и начнется.

За рекой — крутой косогор, там растут грабы, сосны, дубы, липы с мелкими сердцевидными листочками. Немало приходится потрудиться, пока взберешься наверх, где склон более пологий и где простираются луга, а на них растет высокая трава и в ней грибы-зонтики и цветет коровяк. Там есть еще старая кормушка, которая почти совсем развалилась, потому что о ней давно никто не заботится, и полным-полно вывороченных с корнем деревьев. Растут там также ели, но по большей части они уже высохли, и издали кажется, словно среди грабов и дубов горят костры. Папка говорит, что елочки погибают повсеместно, они очень чувствительны к пыли и к печной золе, которую разносит ветер из городов. Когда я иной раз гляжу на эти ели, мне становится их ужасно жалко — все думается, что они умирают за нас, за тех, кто живет внизу, в долине. А больше всего мне бывает жалко североамериканскую дугласову пихту — ее иголки пахнут так, что с ними не сравняются ни одни духи. Несколько таких пихт еще растет на другой стороне, где в реку вливается ручеек, но люди ломают у них ветки, а самые красивые кто-то срубил к рождеству, и там остались одни пни.

Рыбаки, что рыбачат под скалой по прозванию Филинка, обычно очень осторожны, потому что со склона нередко сыплются камни, особенно когда там кто-то ищет грибы. Тогда рыбаки ругаются и кричат вверх: «Кто там опять дурью мучится! Ну и люди!»

В реке живут сазаны, подусты, лещи, голавли, а под плотиной в потоке — форель и хариус. Водятся здесь щуки и усачи, но их мало. Больше всего в реке плотвичек, красноперок и ила, а когда бумажная фабрика спускает отходы, в воде плавает столько бумажных волокон, что река становится серого цвета и рыбаки жутко ругаются: была б их воля, говорят, они бы как следует проучили директора фабрики. Рыбаки все время ругаются, потому что у нас живут очень умные рыбы, их так просто не поймаешь, и даже когда они уже на крючке, все равно не сдаются — рвут у рыбаков лески или ухитряются так притаиться в камнях на дне реки, что их оттуда не вытащишь. Вот потому-то одни рыбаки говорят, что в реке никаких рыб нету, а другие заявляют: «Ой, приятель, здесь столько рыбы, что не только глаза, но и уши вытаращишь». Случается, рыбаки возле удочек дремлют или разговаривают между собой о больших рыбах и о том, что рыболовный билет все дорожает, а рыбы становится все меньше. Возле реки все время что-то происходит, там никогда не бывает скучно.

Еще в реке живут ужи, жабы и всякие водяные насекомые, которыми рыбы кормятся, поэтому пища, какой их угощают рыбаки, не больно-то им по вкусу. Здесь водятся также ежи, ласки, дикие кролики, которые роют на склоне норы и обгрызают все что ни попадя. На берегу растут крапива и недотроги — в этих красивых цветах, что бывают ростом свыше метра, прячутся всякие зверушки, в основном грызуны, а еще ежи, которые, как только стемнеет, ужасно топочут и нагоняют страх на нашу Ивчу. Однажды, когда наше каноэ было на воде, а мы сидели у костра, пришла к нам в гости маленькая ондатра и вдруг, испугавшись, прыгнула в лодку, а выпрыгнуть уже не могла, все время соскальзывала. Папка выловил ее подсачком, а ондатра так ощетинилась от страха, что похожа была на пушистый шарик.

Вокруг нас столько зверушек, что ничего не пропадает зря — от вареной картошки до мясных ошметков, которые очень любят ежи. Зверушкам все идет впрок, а когда однажды ежик слямзил у дядюшки из банки из-под огурцов дождевых червяков, дядюшка возмутился и сказал, что все это ужасно, у нас тут просто как в зверинце и ему придется с этим бороться. Мы любим зверушек, и дядюшка их любит, только он, потому что он из деревни и из многодетной семьи, стесняется выставлять это напоказ. Ну, например, он ругается на зяблика Пипшу, но стоит тому задержаться где-то, как дядюшка беспокоится и оглядывается вокруг: «Что же это с нашим Пипшей приключилось? Мне показалось, у него что-то с крылышком, как бы его не сцапал ястреб-перепелятник».