Длинные тени советского прошлого - [39]

Литва пошла по иному пути решения проблемы гражданства. В ноябре 1989 года Верховный Совет Литвы, на тот момент формально являвшейся одной из республик СССР принял свой собственный закон о гражданстве. Согласно этому закону, гражданами считались жители довоенной Литвы, а также их потомки. Иным лицам, постоянно проживавшим на территории Литвы, была предложена так называемая «нулевая опция», согласно которой все лица нелитовского происхождения, постоянно проживающие на территории ЛитССР, имели право получить литовское гражданство в течение двух лет. Помимо факта постоянного проживания и наличия постоянного места работы либо иного стабильного легитимного источника средств к существованию, никаких иных требований для получения гражданства закон не устанавливал, вопросы этнической принадлежности и вероисповедания никакой роли не играли. Положения закона не распространялись на советских военнослужащих, которые не рассматривались как лица, законно проживавшие на территории ЛитССР[103]. По приблизительным оценкам около 90 % жителей республики выбрали литовское гражданство.

По истечении двухлетнего периода, установленного для реализации «нулевой опции», в 1991 году был принят новый Закон о гражданстве. В контексте нового закона лица, получившие гражданство в соответствии с законом 1989 года, являлись гражданами страны, в то время как остальные постоянно проживающие на территории Литвы лица (в большинстве своем «советские граждане» должны были подавать на гражданство в рамках процедуры натурализации.

Специфика литовского подхода к проблеме гражданства может быть объяснена временным фактором (Литва занялась этим вопросом раньше Эстонии и Латвии — в 1989 году), а также целью создания еще до обретения независимости стабильной платформы для поступательного развития страны. Значительную роль сыграла и специфика структуры населения: в 1989 году в ЛитССР проживало 80 % литовцев, 9 % русских и 7 % поляков. Русскоязычный сегмент населения не был столь велик, как в Латвии и в Эстонии, поэтому подход к решению проблемы гражданства, выбранный Литвой, не создавал ни угрозы, ни дискомфорта для большинства населения. По мнению К. Таубе, процедура, применявшаяся в Литве, являла собой результат прагматизма, в то время как позиция по вопросу гражданства, которую заняли Эстония и Латвия, вызывала ряд вопросов с точки зрения демократии и политической стабилизации на важной и хрупкой стадии восстановления независимой государственности. Установление в этих двух государствах прямой и жесткой связи гражданства и свободного владения государственным языком превратилось в символ возрождения Эстонии и Латвии и одновременно с этим в инструмент политического воздействия, использовавшийся для исключения части населения этих стран из демократических процессов[104].

Преемственность по отношению к довоенным конституциям для всех трех государств означала также и полный разрыв с советским прошлым. Восстановление действия довоенного законодательства, полное или же частичное, во всех трех государствах имело огромное символическое значение. При этом Литва и Эстония предпочли затем принять новые конституции, Латвия же ограничилась восстановлением действия Конституции 1922 года. Одной из возможных причин может являться тот факт, что в 1930-е годы во всех трех странах был введен авторитарный режим. В Эстонии и Литве итогом падения парламентской демократии стали конституционные реформы и принятие новых конституций, ориентированных на потребности авторитарного правления и предоставлявших обширные права исполнительной власти. В Латвии авторитарный режим был введен посредством объявления чрезвычайного положения, роспуска парламента и приостановления действия ряда статей Конституции 1922 года, включая положения о гражданских правах и свободах. В 1936 году должности президента и премьер-министра были слиты воедино, законы же в отсутствие парламента принимались Кабинетом министров, но принятия новой Конституции не последовало. Именно поэтому после восстановления независимости Латвии основанная на Вестминстерской модели Конституция 1922 года вполне соответствовала потребностям возрожденной латышской государственности. При разработке своих конституционных проектов Эстония и Литва также отдали предпочтение Вестминстерской модели, при этом преамбула Конституции Литвы содержит прямое указание на преемственность по отношению к довоенным конституциям.

При всем желании Эстонии, Латвии и Литвы как можно скорее избавиться от советского наследия, единовременная и моментальная отмена действия советского законодательства была невозможна: подобная мера породила бы правовой вакуум и, возможно, привела бы к хаосу. Отказ от советского законодательства происходил постепенно и начался с внесения фундаментальных изменений в уголовное и уголовно-процессуальное законодательство. Эстония первая приняла пакет поправок в УК ЭССР, принципиально трансформировавших его репрессивную суть. Вскоре после этого поправки в республиканский УК советского времени приняла Литва, в Латвии же реформа в сфере уголовного права протекала медленнее, и новый Уголовный закон, заменивший УК ЛССР, был принят лишь в 1999 году. Новые демократические уголовнопроцессуальные кодексы были приняты несколько позже: в 2002 году — в Литве, в 2003 году — в Эстонии и в 2005 году — в Латвии. Одновременно с этим во всех трех странах проводились судебная реформа и реформы, направленные на создание основ рыночной экономики.