Длинные тени - [185]

— Вы ведь не тот Карл Френцель, каким были сорок лет назад. Теперь при желании вы можете ответить, и довольно обстоятельно, не хуже иного эрудита. Даже когда вы сидели в тюрьме, вы просили меня доставать для вас такие книги, о которых я понятия не имел.

Френцель уже было пожалел, что ответил не так, как надо было. С Гансом Зигелем приходится ухо держать востро и не давать ему повода, чтобы он обходился с тобой как с манекеном — вертел то вправо, то влево. В противном случае ты у него в руках и собою уже не распоряжаешься.

— Да, литература меня интересовала и тогда, когда я был в заключении, главным образом театр и кино.

— Человек вы изворотливый, только гибкости маловато. Вы ведь сейчас стоите не перед судом в Хагене, к чему тогда все ваши увертки? Вы не помните, что сказано в книге Рудольфа Гесса, которую вы мне подарили? Не помните? На вопрос: «Если бы вам пришлось начать сначала, пошли бы и вы снова за таким человеком, как Гитлер?» — автор воспоминаний отвечает: «Да! Тем же путем. Разумеется, служил бы Гитлеру». Эти строки вы подчеркнули карандашом и, вероятно, запомнили их не хуже меня. «В том, что произошло, моей вины нет», — говорите вы, но это неверно. Вашим Собибором суды занимаются вот уже в шестой раз. Процессы длятся годами, и это дает повод кое-кому утверждать, что немцы хотели истребить целые народы.

Как по-вашему: почему без конца склоняют и пережевывают события в Собиборе? Кто бы знал об этом лагере, если бы вы не допустили, чтобы там произошло восстание? Молчите? Кроме вас, никто другой в этом не повинен. Много ли в Германии найдется людей, которые жили в то время так вольготно, как вы? В лагерях для вас были созданы, можно сказать, райские условия. Вам перепадало все лучшее. А вы чем отблагодарили? Здоровенный обершарфюрер СС с автоматом в руках, видите ли, не мог справиться с их главным атаманом, у которого душа в теле еле держалась.

Не возражайте, Френцель. Как готовилось и прошло восстание, я знаю не хуже вас. Возле оружейного склада вы пустили в ход автомат, но, как только увидели Печерского, спрятались за угол. Он с одним пистолетом в руках стоял во весь рост и не давал вам преследовать беглецов, а вы, ползая на четвереньках, отступали. Это подтверждают и Бауэр, и Вольф — они были рядом с вами. А подчиненные вам вахманы куда смотрели? Их в лагере было, ни мало ни много, двести пятьдесят человек, и вы, как старший в лагере офицер, ими распоряжались. Десятилетний мальчуган Дрешер у вас под носом таскал винтовки и передавал их слесарям. Шмайзнер с первого же выстрела уложил на месте пулеметчика на наблюдательной вышке.

Все это так и было, но что за бес вдруг вселился сегодня в Зигеля? — не мог понять Френцель. Когда они встретились, ему даже показалось, что тот был в хорошем расположении духа. Может быть, есть смысл напомнить ему, что и уполномоченный Гиммлера тогда пришел к заключению, что он, Френцель, ни в чем не виноват. К чему теперь ворошить прошлое? С него вполне хватит судей в Хагене.

Зигель принес две бутылки холодного пива, покрытых густыми каплями влаги. Одну из бутылок он обтер полотенцем и разлил пенящееся пиво в увесистые кружки. И уже более спокойно продолжал:

— Те двое, с кем вы меня видели, хотят следовать по тому же пути, что и вы, «бывшие». Они похваляются, что где-то в окрестностях на одном из еврейских кладбищ разрушили надгробия, и показали мне газетные вырезки с описанием их подвига. В десяти странах на десяти языках о них сообщала печать.

— Чем же они вам не понравились?

— Тем же, чем и вы. Вы однажды уже восстановили против себя полмира. Хватит. Бороться надо против идей, а не против народов.

— Кто же вам не дает? — спросил Френцель обиженным тоном и, поднявшись с кресла, принялся расхаживать по комнате.

— Теперь надо все заново пересмотреть и продумать. Прочтите, что здесь пишут, — достал Зигель из портфеля какой-то листок, — свеженькая типографская краска не успела еще выветриться. Это обращение и называется «За безатомный Гевельсберг». Видите, сколько под ним подписей, имен, адресов?!

— Вы можете их уничтожить? Здесь и в других городах и странах?

— Пока нет.

— Какие же у вас претензии к нам, «бывшим», как вы нас называете?

— Тогда, во времена Гитлера, это можно было сделать. И еще: не забывайте, что если бы вы были только «бывшим», вряд ли мы стали бы вами интересоваться.

— Что вы имеете в виду? — переспросил Френцель.

— Возможно, вами тогда занимался бы кто-нибудь другой, а не мы, — сказал Зигель и раздраженно добавил: — Что вы мечетесь из угла в угол, здесь же не камера.

Что это сегодня с Зигелем? Даже в тюрьме с Френцелем никто таким тоном не разговаривал. Следовало бы его отчитать, но сначала надо узнать, с чем он пришел, что, собственно, хочет сказать, а уж потом видно будет.

— Не обращайте внимания. За шестнадцать лет, что мне пришлось просидеть в заключении, у меня это вошло в привычку.

— Об этом, Карл, расскажете кому-нибудь другому, но не мне. В так называемом заключении жилось вам намного лучше, чем кое-кому на свободе. У вас было все, что вы желали, ни в чем недостатка не испытывали. Правда, вели вы себя там примерно, жаль только, что это уже больше не секрет для тех, кому лучше бы этого не знать.