Длинные тени - [173]
В зеленом дерматиновом переплете с цифрой I на корешке — альбом, и в вырезы его плотных листов, предназначенных для семейных фотографий, вставлено множество документов. Для Печерского они бесценны: это первые официальные данные о событиях в Собиборе.
Варшава, 24 октября 1943 г.
Бунт в Собиборе. Во второй половине октября произошел кровавый бунт евреев в лагере смерти Собибор. Узники лагеря убили несколько десятков своих палачей — эсэсовцев и вахманов. После поджога лагеря узники бежали.
Архив Института истории партии при ЦК ПОРП
Этот документ нуждается в некоторых уточнениях. Первое: лагерь подожгли не узники, а сами эсэсовцы по приказу Гиммлера: и второе: сводка помечена 24 октября — на десять дней позже восстания. Удивляться этим неточностям не приходится, если принять во внимание условия подполья.
Варшава. 16 ноября 1943 г.
Ликвидация лагерей проводится в быстром темпе. Узников расстреливают из пулеметов. Первыми сжигают лагеря, в которых находились евреи. Третьего ноября был ликвидирован лагерь в Травниках, в котором находилось около трех тысяч евреев. Предвидя намерения своих палачей, узники готовились оказать сопротивление. С целью усыпить бдительность заключенных, администрация лагеря за несколько дней до этого смягчила отношение к ним: улучшила питание, объявила о намерении расширить строительство мастерских, и для этого привезли стройматериалы. Узникам приказали копать противовоздушные рвы и там же всех расстреляли. Таким же образом уничтожили всех евреев из лагеря в Понятове, а их там было 15 тысяч. В Собиборе евреи, вовремя разгадав намерения палачей, разоружили и перебили гарнизон эсэсовцев и вахманов и скрылись в лесу. Спаслось около пятисот узников.
Подпольная газета «Глос Варшавы»,
орган Польской рабочей партии,
№ 73/82 от 16 ноября 1943 г.
Информация помечена 16 ноября 1943 г., а еще 4 ноября Глобочник доложил Гиммлеру:
«Рейхсфюрер!
19.X.1943 я закончил актион «Рейнгард», руководителем которого я был, и закрыл все лагеря».
…Если бы можно было услышать голоса миллионов людей, уничтоженных в Освенциме, это был бы ужасающий вопль — грозное предупреждение всему человечеству.
Из брошюры, выпущенной Международным, комитетом в память о четырех миллионах жертв лагеря смерти Освенцим.
Печерский сидит у журнального столика и перечитывает старые письма Томаса. Через несколько дней состоится их встреча, и они, надо думать, наговорятся досыта, Печерскому же хочется уже сейчас проникнуться заботами и переживаниями своего лагерного побратима.
ИЗ ПИСЬМА
Дорогой Сашко!
Я обращаюсь к тебе так потому, что под этим именем тебя помнят все, кто спасся из Собибора. Иногда какой-нибудь эпизод из жизни врезается в память и не теряет своей остроты по сей день. Стоит мне подумать о тебе, и я вспоминаю такую картину: холодный октябрьский вечер, и ты в легком плаще стоишь у дверей женского барака. Помню также Шубаева — «Калимали» тогда его называли — и его любимую песню про чайку, смело несущуюся по волнам. Он обычно пел ее по вечерам, перед тем, как нас выгоняли на аппельплац для вечерней проверки.
Так же хорошо помню многие трагические эпизоды тех дней. Мне кажется, что из лагеря я вырвался только физически. Часто вижу один и тот же сон: я все еще за проволокой, и меня ждет газовая камера. Представился случай бежать, но мне страшно. Потом я очень жалею, что не убежал, когда была возможность, а теперь этого не сделаешь, и я должен погибнуть. И так одно и то же повторяется вот уже двадцать пять лет подряд.
Ты, Сашко, просишь, чтобы я подробно рассказал о себе. Ты мне очень дорог, и писать тебе надо было бы о более радостных вещах, но кто из нас, собиборовцев, может отказать тебе в чем-либо? Посылаю тебе два коротких отрывка из моего дневника.
…Отныне и до конца моих дней эти узкие нары под самой крышей барака станут моим домом. Почти никого из нескольких сот узников, заполнивших барак, я не вижу, но слышу их тяжелое дыхание и знаю, как беспокоен их сон.
Все мы понимали, что рано или поздно нам придется оставить дом и нас угонят бог весть куда. И все равно это было неожиданно На рассвете, когда мы еще спали, послышался тяжелый топот кованых сапог, стрельба, чей-то истошный крик. Это был конец. Мундиры эсэсовцев и рыночная площадь. Молодая женщина, извивающаяся тут же, на земле, в родовых муках. Она молит о пощаде. Невыносимо долгие часы в набитых до отказа железнодорожных вагонах. Без воды, без пищи, без воздуха. Наконец мы куда-то прибыли. Встретили нас наставленными штыками винтовок. Перед нами ворота, и на них надпись: «СС зондеркоманда». Это был Собибор. Высоко в небо вздымается пламя. Зеленый забор из деревьев и кустарников укрывает все, что за ним, но мы знаем, что там сжигают людей и что все мы превратимся в пепел.
— Хальт! Хальт! — К нам идет толстый астматичный немец. — Кто ест столяр?
— Я, я, я… — только и слышатся голоса.
Михаил Андреевич Лев (род. в 1915 г.) известный советский еврейский прозаик, участник Великой Отечественной войны. Писатель пережил ужасы немецко-фашистского лагеря, воевал в партизанском отряде, был разведчиком, начальником штаба партизанского полка. Отечественная война — основная тема его творчества. В настоящее издание вошли две повести: «Если бы не друзья мои...» (1961) на военную тему и «Юность Жака Альбро» (1965), рассказывающая о судьбе циркового артиста, которого поиски правды и справедливости приводят в революцию.
Встречи с произведениями подлинного искусства никогда не бывают скоропроходящими: все, что написано настоящим художником, приковывает наше воображение, мы удивляемся широте познаний писателя, глубине его понимания жизни.П. И. Мельников-Печерский принадлежит к числу таких писателей. В главных его произведениях господствует своеобразный тон простодушной непосредственности, заставляющий читателя самого догадываться о том, что же он хотел сказать, заставляющий думать и переживать.Мельников П. И. (Андрей Печерский)Полное собранiе сочинений.
Книга известного советского поэта, переводчика, художника, литературного и художественного критика Максимилиана Волошина (1877 – 1932) включает автобиографическую прозу, очерки о современниках и воспоминания.Значительная часть материалов публикуется впервые.В комментарии откорректированы легенды и домыслы, окружающие и по сей день личность Волошина.Издание иллюстрировано редкими фотографиями.
Михаил Александрович Бакунин — одна из самых сложных и противоречивых фигур русского и европейского революционного движения…В книге представлены иллюстрации.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.