Длинные тени - [122]

Фейгеле и на этот раз хотелось услышать добрые вести. Так уж, видимо, устроен человек, и Кневский не обманул ее ожиданий:

— Я сегодня разговаривал с одним человеком, который видел Штангля и Вагнера уже после войны. Они были в плену у американцев. Куда они скрылись, он не знает, все же это может помочь в наших дальнейших розысках. Международный ордер на арест Штангля мы разослали уже давно. В списки военных преступников комиссия Объединенных Наций включила его одним из первых, но американцы сделали вид, что об этом не знают. Теперь мы разошлем ордер на арест Вагнера.

Фейгеле вздрогнула и побледнела.

— Пан Кневский, знаете, что я вам скажу? Даже если они и узнают, то отделаются одними разговорами. Меня, как только услышу об этих выродках, бросает в дрожь, а им все нипочем.

Фейгеле угодила в самую точку.

Штангль и не думал сам лезть в петлю, ни когда счастье от него отвернулось, ни когда все кончилось для нацистов прахом. Единственное, на что он пошел, — сбрил щеточку усов, которую носил а-ля фюрер, и сдался в плен американцам. Почему надо было так бесконечно долго тянуть следствие и сбор материалов о нем — трудно понять. Это все равно что кто-то взялся бы разглядывать гусеницу через увеличительное стекло и при этом пытался бы отрицать, что видит продолговатое мохнатое существо с несколькими парами ног. Американцы с самого начала знали, какой хищник попался им в руки. Дела Штангля не настолько были окружены тайной, чтобы при желании о них нельзя было разузнать. Случилось так, что сохранилось несколько актов о «естественной» смерти умерщвленных антифашистов. Составил эти акты в Вене по заданию гитлеровской администрации Штангль. Произошло это вскоре после провозглашения «аншлюса» — присоединения Австрии к Германии. Вместе с оккупацией Австрия потеряла не только свою независимость, но и собственное имя: отныне она именовалась «Восточной областью» третьего рейха.

Следователь, который вел дело Штангля, знал также, что в 1940 году тот работал в берлинском центре «эвтаназии» и оказался он там после того, как Гитлер в первый же день второй мировой войны — 1 сентября 1939 года — поручил рейхслейтеру Баулеру и доктору медицины Брандту приступить к этой акции. «Право убивать, — объявят они вскоре, — залог здоровья нации». Для фабрик смерти потребовались «специально обученные, высококвалифицированные» кадры, и для их подготовки в Германии были созданы три секретных лагеря-школы: одна — в Хадамаре близ Лимбурга, другая — в Графенеке у Бранденбурга и третья — в Зонненштейне, недалеко от города Пирна. Франц Штангль и Кристиан Вирт имели свободный доступ в каждый из этих лагерей. Немногим даже из самых видных офицеров гестапо было дано такое право; их можно было пересчитать по пальцам. Чем же объяснить, что именно Штангль и Вирт заслужили столь высокое доверие? Тем, что им предстояло создать на территории Австрии четвертую, самую изуверскую школу, просуществовавшую до конца войны.

Место для этой школы Гиммлеру предложил гаулейтер «Верхнего Дуная». Еще в детстве его очаровали башни и купола кирхи в замке Хартгейм близ Линца. Земля здесь отличная, если же удобрить ее пеплом от сожженных человеческих тел — тем лучше. Не беда, если часть его попадет в воды Дуная: они и без того особой чистотой не отличаются.

С самого начала было задумано, что Хартгейм предназначается исключительно для умерщвления людей, и этому должно быть все подчинено. Планировалось приступить здесь к разработке новых, более совершенных способов уничтожения: вместо девяти граммов свинца, веревки на шее, впрыскивания яда лишать жизни с применением индустриальных методов. Из Штутгарта прибыл Эрвин Ламберт и построил первую газовую камеру. Не было недостатка и в людском материале. Для начала из Маутхаузена доставили транспорт немецких и австрийских коммунистов. Узники прозвали лагерь Домом убийств — «Мордхаузен». Работали они в каменоломне. Тех, кто не в силах был выполнить дневную норму, сбрасывали с горного выступа в ров.

Организаторы лагеря-школы в Хартгейме приступили к отбору кандидатур для специального отделения. Им были предоставлены неограниченные полномочия. Как потом вынужден был признать Штангль, нужны были люди, которые обладали соответствующими данными и уже доказали свою преданность Гитлеру, были способны воспринять цель, состоящую в систематическом и планомерном, рассчитанном на годы, уничтожении евреев, коммунистов и социалистов.

Отобранным эсэсовцам дали понять, что после выполнения этой «почетной» задачи большинство из них станет владельцами заводов и фабрик, банков и торговых заведений, домов и улиц, тысяч гектаров пахотной земли. Работать на них будут нелюди, появившиеся на свет божий лишь затем, чтобы служить арийцам. Так, постепенно, этих «сверхчеловеков» увлекли мечтой о волшебном тысячелетнем рейхе, где каждому из них предстоит в полную меру вкусить жизненные блага, а пока ненасытная жажда богатства должна была превратить убийство людей в обычное дело, чуть ли не в удовольствие, без которого они уже не могли обойтись.

Не зря инспектор концентрационных лагерей в Германии Эйке заявил здесь, в Хартгейме: «Аромат ладана нам ни к чему, мы его не переносим». И поскольку его выкормыши свыклись с запахом дыма и гари, исходящим от работающей день и ночь газовой камеры, и смрадом сжигаемых на кострах человеческих тел, и это им было по сердцу, они во всю мочь своих луженых глоток прокричали ему вслед: «Не переносим!..»