Дивное поле - [38]

Гроза растревожила и утомила отставного полковника: будто он снова, как в дни молодости, на фронте, пережил жестокую бомбежку. С тяжким воем падающих, казалось, на голову фугасок, с черными космами вздыбленной земли. Долгую бомбежку, вымотавшую до предела нервы.

Долго стучали в дверь. Наконец на крыльцо вышел кто-то неразличимый в потемках.

— Лукич, ты? — спросил Иван Иванович.

— Ну я, — испуганно и торопливо откликнулся из темноты голос. — Кто такие?

— Иван Иванович. Помнишь, рыбак у тебя как-то гостил?

— Гроза-то какая была, — невпопад пробормотал тот, кто стоял на крыльце. — Вот уж истинно — страсть господня. До сих пор дрожака даю...

— Так пустишь в избу?

— Иван Иванович, говоришь? Что-то не припомню. А в избу — пожалуйста: не пропадать же вам в ночи.

Однако в избе, на свету, Лукич узнал Ивана Ивановича (или сделал вид, что узнал) и радостно засуетился. Помог стащить с плеч рюкзак, бережно принял полушубок и, повесив на гвоздь у двери, старательно разгладил ладонью подвернувшуюся полу.

Так же радушно, впрочем, приветил он и доцента: похвалил его унты и пыжиковую шапку. А Володю, которого мучила жажда, напоил домашним квасом.

Рука Лукича, когда он подавал кружку, ходуном ходила, и Володя приписал это действию недавней грозы. Иван Иванович сразу догадался, в чем дело. Лицо хозяина было сизое, отечное, а глаза смотрели как у стратотерпца с иконы — вселенски тоскливо. Да и перегаром попахивало от хозяина крепенько.

Обласкав гостей, насуетившись, он вдруг обмяк, опустился на лавку, кряхтя и встряхивая головой.

— Гульнул, Лукич? — тихонько и как бы даже участливо спросил полковник.

— Ой, было, было... Ходил я в Язвище, ну и стрел там дружка. Мы с ним на фронте в одной роте воевали. Я солдатом, он старшиной был. Вроде бы и причины никакой, а он командует: ать-два в магазин, товарищ боец, одна нога здесь, другая там... А тут еще гроза эта... Короче сказать, выбился из колеи, как телега в распутицу.

Иван Иванович кивал понимающе, словно и сам не раз бывал в таком аховом положении, Игорь же Павлович напустил на себя строгость:

— Зачем же пить, если организм расстраивается? Вы кем в колхозе работаете?

— Свинарь я.

— Вот видите. Работа ответственная: привесы и прочее. А вы с больной головой к животным. Страдает ведь дело.

— Страдает, — понуро согласился Лукич. Только вы не подумайте, что я часто... Зимой, на холоду, конечно, чаще. Но тут особый случай: во-первых, дружка стрел, во-вторых, гроза эта... Все она, будь неладна... Чуял я ее приближение. Душа ныла. Вот и побежал по приказу бывшего товарища старшины в лавку...

— Ты на грозу не ссылайся, — строго сказал Игорь Павлович. — Кстати, зимние грозы не то что летние. Они опасные. Молнии — фейерверк, видимость одна, ни убить, ни поджечь не могут. Погромыхала, посверкала, вот таких, как ты, уважаемый Лукич, попугала и ушла, не причинив вреда.

— Откуда у вас такие сведения? — не сумев скрыть. раздражения, ворчливо спросил Иван Иванович. — Разве зимой природа грозы меняется?

— Читать надо! — внушительно сказал доцент. — Много читать, Иван Иванович... Хотите объясню, как возникают зимние грозы? В район, где воздух теплый, прорываются холодные арктические массы, столкновение на почве, так сказать, разности характеров — и вот, пожалуйте вам, — гроза... — Доцент взглянул на полковника победительно. — А хотите предскажу, какая завтра погода будет? Ясный будет денек, морозный, солнечный...

— Ученый человек, вам виднее, — сказал Лукич. — Однако я на своем стоять буду: она самая, гроза эта, на выпивку меня толкнула.

— В средние века люди от грозы колокольным звоном оборонялись. А ты, выходит, водкой?

— Ну, выходит...

— Значит, только в грозы пьешь?

— Кабы только, — вздохнул Лукич.

— Вы знаете, — повернулся доцент к Ивану Ивановичу и пригладил височки, как делал в институте, начиная лекцию. — Это, скажу вам, социальная проблема. Если взять в масштабах всей страны, то получаются цифры — ого-го!..

Полковник с отсутствующим видом рассматривал унты зятя — с рыже-белой опушкой и кокетливыми заячьими хвостиками вверху голенищ.

— Что ж это я! — встрепенулся Лукич. — Вам, верно, с холоду пользительно горячего чего-нибудь. Суп у меня есть картофельный, со свининой...

Заметно приободрившись, движимый тайной мыслью, сладкой надеждой на что-то, он довольно резво протопал к печке.

Рыбаки уселись за стол и, подтащив к ногам рюкзаки, стали выкладывать у кого что было. У Ивана Ивановича нашлось скупо — кус сала и рыбные консервы, зато рюкзак доцента оказался той самой торбочкой из сказки, в волшебном нутре которой уютилось все, что душа пожелает. Небрежно щурясь, Игорь Павлович выкладывал на стол пирожки и коржики, распластанную надвое жареную курицу, ноздреватые пластины сыра, пупырчатые огурчики, конфеты, сахар. Вытянув шею, следил Лукич за гостем залетным, который, судя по всему — и одежде, и харчу, — был немалой шишкой в городе. Следил и ждал. Ждал достойного завершения всей этой благодати.

Но не дождался. И когда Игорь Павлович отодвинул в сторону тоще опавший рюкзак, вздохнул покорно и тяжело...