Дивное лето - [47]
— Садитесь, — говорит ему Михай.
Тот не знал, куда ему сесть, но по тарелкам разобрался. Подтянул стул, сел; руки его свесились вдоль туловища, глаза закрылись, похоже, совсем обессилел, потому что, когда сын рявкнул — ешьте, мол, ложка так и прыгала у него в руке. Я тоже села с ними к столу и, обождав сына, принялась за еду. Оба мы наблюдали за незнакомцем. Сейчас, сейчас я пойду, думала я, надо же сказать соседям, но это я только так, про себя подумала, а сама вовсе и не спешила и все присматривалась к тому человеку, а он после первой ложки так и набросился на картошку; теперь он казался мне просто несчастным, а вовсе не бродягой, с которым нужно расправиться; только тут я заметила, какое красное у него лицо. Скулы так и пылали. Михай вытер тарелку коркой и протянул мне за добавкой. Я опять положила ему на картошку большущий ломоть сала. Подрезала хлеба. Вернулась к столу, снова посмотрела на скулы незнакомца, на ввалившиеся глаза и говорю:
— Приготовлю-ка я чаю.
Человек встрепенулся. И такие у него вдруг стали глаза, будто у ребенка, когда угостишь его конфетой. А Михай и говорит:
— Ни к чему это. Ступайте уж. У вас дело есть.
Может, человек тот и не понял, про что говорил Михай. А может, ему было все равно. Он хотел что-то сказать, наверное, насчет чая, что не отказался бы, тогда ведь я уже поняла, что он болен, потому и квелый такой, что болен, тут у меня и вовсе страх пропал, я смотрела на него уже как на человека, которому помочь нужно. Он, бедолага, хотел сказать насчет чая, но Михай о чем-то спросил его, так что с чаем ничего не вышло.
— Что вам тут нужно в наших краях?! — вот что спросил у него Михай.
— Ничего, — ответил он странным голосом, да я-то знала уже, что странный он из-за хвори его. — Ничего, — повторил человек.
— Что вы мне тут ничевокаете! — прикрикнул на него сын. — Как положено отвечайте, коли спрашивают. Как это ничего, когда всем известно, что вы давильни взламываете. Чего тут рыщете?
— Я давильни не взламываю, — сказал чужак; он уже не ел, да и посмел бы он теперь есть?
— Нечего врать-то!
Тут человек тот взглянул на Михая, но уже не так, как бродячий пес. Человеческий взгляд был.
— А что вам у нашего дома понадобилось?
— Лихорадит меня, — проговорил он помолчав, — Нездоров я.
— Нездоров?! — растянул губы сын, — Эк заливает-то!
Тут он распрямился на стуле и, вставая, выбил его из-под себя ногой, потом подошел к ведру, зачерпнул воды и долго пил. Кружка громко звякнула, когда он ставил ее на место.
— Заливает-то как! — Он обтер губы рукой, — Может, еще и пожалеть его?
— Кажись, он и вправду болен, — сказала тогда я.
Сын сверкнул на меня глазами.
— А вы ступайте, делайте, как решили. Уж скоро ночь.
Я встала. Чему быть, того не миновать, подумала про себя. Нельзя же, в самом деле, чтобы он тут разгуливал. В охотничьем домике вон жена коменданта одна с двумя ребятишками. Да и человеку этому лучше будет.
— Ну, я пойду.
— Я тоже пойду, — вскочил незнакомец.
Михай одной рукой без труда усадил его на место.
— Вы останетесь здесь!
— Нет, я пойду. — Человек под рукой у Михая напрягся.
Сын вдруг рассмеялся. Так он смеялся у адвоката, когда разводился с Мили. Мне и тогда не понравился его смех, и слова не понравились, которые он тогда сказал. Больше не буду таким идиотом, каким был, сказал он тогда, эх, отольются миру мои слезы! Да разве ж мир тебя выставил на посмешище, а не Мили твоя, говорила я ему. А он все свое: не буду больше таким идиотом, вот увидите!.. И вот он смеялся тем же смехом, глядя, как барахтается у него под рукой этот несчастный, как цепляется за стол, будто кошка, когда ее к земле прижимают. Нравилось ему это.
— Мне надо идти, — стонал человек.
— Еще бы не надо! — гоготал Михай. — Могу подсказать даже куда!
— Болен он, — робко сказала я сыну. Но в эту минуту он был уже не сын мне, а мужчина, который повелевает.
— Сказано вам, ступайте! — Он перестал хохотать и точно взбесился вдруг. — Не пойдете, так я никого Дожидаться не стану!
— Почему вы не скажете моему сыну, что вам тут нужно на виноградниках? — в ужасе кинулась я к чужаку. Я вдруг приняла его сторону, хотя понимала, что не надо бы этого делать.
— Меня это не интересует, — сказал сын.
— Скажите ему правду, — уговаривала я того. Я стояла в дверях, показывая, что уже ухожу, только вот еще слово скажу и пойду, но мне страшно было оставить их вдвоем.
— Я не совершил ничего дурного, — хрипел человек, притиснутый к столу, — Пустите меня.
— Отпусти его, — твердо сказала я сыну. Михай отпустил, отошел назад, глядя на него злыми глазами.
— Ничего дурного, — сказал незнакомец, распрямляясь. Он ощупывал шею. — Просто мне некуда было податься. Я и решил остаться здесь. Вышло так, что мне некуда было податься.
— От закона некуда, что ли?
— Не от закона. — Он медленно покачал вот так головой и горько усмехнулся. — Не от закона… — Он поднял на нас глаза и посмотрел — нормально, по-человечески, ну совсем как любой из нас. — Просто я хотел здесь немного побыть.
Стало тихо, потом человек тот поднялся.
— Я болен, — сказал он. — Заболел. Так что придется все же вернуться в город.
Эта странная, на грани безумия, история, рассказанная современной нидерландской писательницей Мариет Мейстер (р. 1958), есть, в сущности, не что иное, как трогательная и щемящая повесть о первой любви.
Новая история о любви и взрослении от автора "Встретимся на Плутоне". Мишель отправляется к бабушке в Кострому, чтобы пережить развод родителей. Девочка хочет, чтобы все наладилось, но узнает страшную тайну: папа всегда хотел мальчика и вообще сомневается, родная ли она ему? Героиня знакомится с местными ребятами и влюбляется в друга детства. Но Илья, похоже, жаждет заставить ревновать бывшую, используя Мишель. Девочка заново открывает для себя Кострому и сталкивается с первыми разочарованиями.
Первый роман Марии Станковой «Самоучитель начинающего убийцы» вышел в 1998 г. и был признан «Книгой года», а автор назван «событием в истории болгарской литературы». Мария, главная героиня романа, начинает новую жизнь с того, что умело и хладнокровно подстраивает гибель своего мужа. Все получается, и Мария осознает, что месть, как аппетит, приходит с повторением. Ее фантазия и изворотливость восхищают: ни одно убийство не похоже на другое. Гомосексуалист, «казанова», обманывающий женщин ради удовольствия, похотливый шеф… Кто следующая жертва Марии? Что в этом мире сможет остановить ее?.
Книга рассказывает об одной из московских школ. Главный герой книги — педагог, художник, наставник — с помощью различных форм внеклассной работы способствует идейно-нравственному развитию подрастающего поколения, формированию культуры чувств, воспитанию историей в целях развития гражданственности, советского патриотизма. Под его руководством школьники участвуют в увлекательных походах и экспедициях, ведут серьезную краеведческую работу, учатся любить и понимать родную землю, ее прошлое и настоящее.
Книгу составили два автобиографических романа Владимира Набокова, написанные в Берлине под псевдонимом В. Сирин: «Машенька» (1926) и «Подвиг» (1931). Молодой эмигрант Лев Ганин в немецком пансионе заново переживает историю своей первой любви, оборванную революцией. Сила творческой памяти позволяет ему преодолеть физическую разлуку с Машенькой (прототипом которой стала возлюбленная Набокова Валентина Шульгина), воссозданные его воображением картины дореволюционной России оказываются значительнее и ярче окружающих его декораций настоящего. В «Подвиге» тема возвращения домой, в Россию, подхватывается в ином ключе.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.