Дивизия особого назначения. Освободительный поход - [85]

Как и заведено прежде, радиосообщения не шифруются, но играем на естественном богатстве СССР, на том, что наций и языков в нашей стране больше, чем во всей Европе.

Немцы даже не знают про такой язык – юкагирский, а в Петрухиной разведгруппе есть боец юкагир, а у Ахундова в полку то ли эвенк, то ли ненец, но он кумекает по-юкагирски, вот вам и шифр, да такой, что любой Шампольон зубы обломает. Так что мучайтесь, господа фашисты, учите юкагирский и тофаларский тоже учите (мало ли), ибо в разведгруппе Вахаева как раз тофалар[262] есть. А меж группой номер один (нами) и группой номер два (ахундовцами) переписка будет на ненецком языке. Вроде бы одна буква разницы, немец и ненец, но фашисты своими мозгами в жизни не дойдут до смысла того, что наш Николай-тофалар зашифровал.

Над миром опускается ночь, мрак окутывает поля и леса, но мрак наш союзник, и во мраке наши колонны мчатся вперед, наконец, под утро решено устроить дневку. Гнали мы безлюдными проселками, старались объезжать все населенные пункты и надеемся, что немцы пока нас поищут вслепую, а мы… а мы отдохнем.

Выставив дозоры, замаскировав все, основная часть бойцов и командиров нашей группы приступила к отдыху, только дежурный радист у рации, и он тоже сменится через два часа, так же как и дозорные. Все, кончился еще один день, такие вот дела, мы снова в Белоруссии. Здравствуй, Родина!

Глава XIV «Марьины сельхоззаботы»

30 июля 1941 года, где-то в Белоруссии

(на границе СССР).

Ох и задали мы задачку немчуре, сами посудите: у них в наличии примерно дивизия, нас два полка. При встрече с нами в чистом поле счет был бы в пользу врага, а мы издалека постреляли в немцев, приготовившихся к обороне, пульнули весь, так сказать, лишний боезапас и драпанули. Не знаю про их потери, но знаю, что должны быть, а мы испарились как минимум на час или два, они нас потеряли. Вот где гитлеровцы постигли русскую народную премудрость, которая гласит: «Ищи ветра в поле». И Гидрометеоцентр им в помощь, и телки гидрометеоцентровские, у которых копыта от ушей растут (а что у них между ушами и ногами?).

Пока фашисты прочухались да проанализировали подозрительное молчание охраны понтонного моста, просекли «исчезновение» саперов, ночевавших рядом с мостом, мы оторвались. А чего ждать? Букетов от гитлеровцев, аплодисментов и криков «браво», да «бис», не-а, хай им «бис».

Хотя партизаны в той войне часто отрывались от гитлеровцев, но последние, пользуясь данными разведки, перебрасывали в нужные места свои части посредством железной дороги или на автотранспорте. Но для этого нужно своевременно узнать, где находится противник (то есть партизаны), затем вычислить, куда они (мы) пойдут, а еще иметь железную дорогу в нормальном состоянии.

Мы же им все ближайшие станции да мосты расколошматили к эфедриновой матери, а телепортировать войска фашисты не умели, да даже если бы и умели, куда кидать зольдатиков, не знали.

Даже если опсищуки с пехотой уже дошли до базы, то даже тогда как минимум две колонны, вооруженные до зубов, спаянные дисциплиной, передовой идеей (коммунистической) и, главное, местью, шатаются в тылу.

Причем одной группой командует Ахундов, этот ни перед чем не остановится, он врага будет крошить до победного конца, даже терминатор может вернуться с задания, но не Ахундов. Или враг кончится, или Ахундов с бойцами падут смертью храбрых, третьего не дано. Так что прошли мы, достигли базы, правда, по пути пришлось отвлечься на «боевиков» шуцманшафтбатальона, их вооружили до зубов, и численность «боевики» имели до батальона.

Если бы полицаи имели бы еще боевой дух (вдобавок к вооруженным зубам), то могли бы очень попортить нам настроение, победить, конечно же, нет, но остановить на время, устроить проблемы, это, конечно, да. К тому времени и гитлеровцы подоспели бы, но не вышло.

Кому охота умирать за чужие идеалы, за чужое господство и тем более за гитлеровцев?

Вот и батальон изменников воевать не стал. Вначале, конечно, постреляли, но, как говорится у Булгакова, «капитан Гатеррас, известный сапожник, дал несколько снарядов куда-то вкривь и вкось»[263]. Причем вооружены были изменники двумя батареями советских пушек: батареей «сорокапяток» и батареей 76-мм пушек.

Мы как следует и посопротивляться не успели, как среди «боевиков» возник бунт, часть разбежалась, а две сотни бывших красноармейцев, со всем оружием и боеприпасами, перешли к нам. Причем не в плен, а именно с целью воевать против Германии.

И это, оказывается, заслуга бывшего лейтенанта РККА Михася Карасевича, это он разагитировал «боевиков», это он арестовал (местами пристрелил) верхушку батальона вспомогательной полиции при помощи своих единомышленников.

А единомышленники – это его же подчиненные, то есть бойцы 200-го полка Второй стрелковой дивизии РККА, попавшие в плен еще 23 июня. Он-то (Михаил Карасевич) знал, чем дышали его бойцы, потому ему и было легко сплотить вокруг себя актив наиболее патриотически настроенных красноармейцев.

Михась и его ребята вырвались из лагеря благодаря изворотливости лейтенанта (мне кажется, были у него в родове евреи), так они и попали в создаваемый немцами «шума»-батальон, а потом начали там агитацию против немцев. Причем вели агитацию не огульно, а оглядываясь на происхождение бойцов: если парень из бедных, то его надо прощупать, если же полицай, из бывших богачей или из интеллигенции времен панской Польши, или, скажем, с националистическим душком, то таких не трогали.