Дивизионка - [23]

— Ну, агентство ГАВАС, опять заврались? Что же прикажете делать с вами?

Мы отлично знали, что ничего худого начподив с нами не сделает, но было очень стыдно.

Политотдел дивизии находился в небольшом венгерском городе, и ночью я не скоро отыскал его. Полковник Денисов зачитывал очередное политдонесение, составленное инструктором Новиковым. Тут же стоял с красной папкой под мышкой и сам инструктор.

— Послушай Новиков. Откуда это ты все взял? Воронцова я еще неделю тому назад командировал в поарм[4], а ты расписываешь его дела в полку. Разукрасил, как владимирский богомаз… Вычеркни это! Мы и так избаловали Воронцова… А о наших погорельцах сообщил?..

«Погорельцы» — это, конечно, мы, и я насторожился, притих, благо, занятые своим делом, ни Денисов, ни Новиков не заметили моего появления.

Полковник, между тем, продолжал:

— Напиши, что газета выйдет не раньше чем через неделю…

— Она никогда не выйдет! — заорал я. — Вы знаете, что все шрифты погибли, товарищ полковник?

Денисов повернулся:

— Ах, ты уже здесь. Ну что же ты орешь? Давай докладывай. И долго вы искали эту мину? Это же ведь надо уметь. Сотни машин прошли раньше вас по этой дороге — и ничего. Только вы… Ну да ладно. Рассказывай…

Я рассказал, закончив тем, что газета не может выйти ни через неделю, ни через две недели, ни через месяц, ни через год и вообще никогда не выйдет, ежели нам не дадут шрифты…

— Шрифты вам никто не даст, — спокойно подтвердил Денисов. — А газета должна выйти через неделю. Дивизия не может остаться без своей газеты.

— Но, товарищ полковник…

— Все, капитан, идите.

Но я продолжал стоять. Мне показалось, что полковник смеется надо мной. Я вспомнил своих несчастных ребят, что ждут меня в одиноком домике, и мне стало очень обидно и за них и за себя.

— Газета без шрифтов не может выйти! — в полном отчаянии повторил я.

— А вы их найдите.

— Где?

— Где потеряли.

Это было уж слишком!

«Умный же человек, что он, однако, говорит?» Я готов был заплакать, глядя на маленькую, подобранную, аккуратную фигурку начподива, повернувшегося ко мне спиной и колдовавшего что-то над политдонесением. И спина и маленькие красные уши, плотно прижатые к большой круглой голове, были сердиты.

— Разрешите идти? — изо всех сил стараясь быть спокойным, спросил я все же дрогнувшим голосом.

— Идите, — сказал полковник сухо.

Лишь на рассвете я вернулся в наш домик. Там никто не спал. Мне даже показалось, что люди сидели все в тех же позах, в каких они были с вечера. Теперь все с надеждой смотрели на меня и ждали, что я им сообщу. Мне почему-то захотелось тотчас же уничтожить эту их надежду, и я резко, словно бы эти ребята были виноваты в том, что случилось, выпалил:

— Никаких шрифтов нам не дадут. Через неделю приказано выпустить первый номер газеты.

— Ничего себе! Чем они там думают? — поморщился Андрей Дубицкий.

— Товарищ капитан, разрешите, я сам схожу к Денисову, — попросил Юрка Кузес (начальник политотдела его любил, и Юра знал это). — Тут какое-то недоразумение…

— Они видели когда-нибудь типографию? — ядовито спросил Макогон, сверкнув нагловатыми своими зелеными глазами.

— Приказы не обсуждаются, а выполняются! — громко сказал я, и все притихли, молча засопели.

Первое конструктивное предложение поступило от Миши Михайлова.

— Надо занять шрифты в соседних дивизиях, — сказал он.

Ухватились было за это предложение, но при дальнейшем обсуждении пришли к единодушному заключению, что из этой затеи ничего не выйдет: мы по собственному опыту знали, сколь бедны редакции дивизионных газет шрифтами.

Иван Обухов предложил поездить по венгерским городам и посмотреть, нет ли где русской типографии. При этом он горячо выдвигал свою кандидатуру для такого путешествия. Но и его идея не нашла приверженцев.

— А по-моему, никуда не надо ездить, а собрать свой шрифт, — спокойно и деловито молвил Лавра.

На него посмотрели как на сумасшедшего. И все-таки я спросил — на всякий случай:

— Как же ты соберешь его в такой грязище?

— Очень даже просто, — пояснил Лавра. — Найти в мадьярском селе два кроильных решета, почаще которое — для маленьких буковок и которое пореже — для больших, стало быть. Собрать вокруг машины всю грязь и промывать через решета…

Наборщики зло расхохотались, отвергая безумный, с их точки зрения, план Лавры. К наборщикам присоединились и Дубицкий с Кузесом. Юрка все еще порывался пойти к начальнику политотдела и что-то доказать ему.

Говоря честно, я тоже не пришел в восторг от Лавриной идеи. Но как бы там ни было, решета уже овладели нашим воображением, завертелись перед глазами, в голове. Мы пытались уйти от них, посмеиваясь над Ереминым, старались забыть, выискивали иные варианты, однако вновь и вновь мысль возвращала нас к ним. Лавра, похоже, догадывался об этом и деталь за деталью начал уточнять свое предложение, облекать его в зримые, осязаемые формы. Мы уже видели, как после процеженной сквозь решета грязи в них оставались маленькие, черные, желанные свинцовые буковки и наборщики осторожно раскладывают их по ячейкам. Сантиметр за сантиметром, метр за метром перебирается нашими руками земля, и ячеечки касс, как пчелиные соты, наполняются и наполняются…