— Не хочу, — ответил Кушаков, тоже выдыхая.
— Бля, вечно ты… — выругался Бобрик, поднимаясь. — Дай, — протянул он руку к папиросе, сделал затяжку, вернул, подхватил прислонённый к стене автомат, вышел в коридор, и принялся обшаривать тело.
Ничего интересного не обнаружил, кроме красной фигурки пластмассового всадника.
— Слышь, Кушак, а он, по ходу, живой. Вон, правой ногой дёргает. Дострелить?
— Сдурел? — отозвался Кушаков. — Опять все сбегутся, не дадут покурить спокойно.
— И то верно, — согласился Бобриков, вернулся на кухню, принял прежнюю позу, затянулся от протянутой папиросы.
Держа в руке фигурку, выпустив через нос дым, он с глупой улыбкой произнёс:
— Тыг-дык, тыг-дык, тыг-дык…
Рукой с фигуркой Бобрик изобразил, как скачет всадник.
— Опузер в солдатики игрался, что ли? — вяло поинтересовался Кушаков.
— У него спроси, — отозвался Бобриков, кивнув в сторону тела. — Я ж сказал, живой он.
— Совсем живой? — хохотнул одурманенный Кушак.
— Не, децл, — хихикнул в ответ Бобрик, отбрасывая фигурку в угол.
— Типа, сдохнет сам, без помощи?
— Ага, — отозвался Бобриков, совсем сползая на холодный пол, вытягивая ноги. Потом всё же приподнялся, подложил под себя каску.
— Во, ништяк, братуха, — одобрил Кушаков, делая то же самое, вытягивая затёкшие ноги.
Вскоре на улице кто-то крикнул:
— Э! Выходите все! Уходим!
— Пошли, Кушак, — поднимаясь, сказал Бобриков.
— Пойдём, — нехотя ответил Кушаков, тоже вставая, вздохнув обречённо.
Они прошли мимо тела. Бобрик пнул его.
— Готов, — определил он, выходя на площадку.
Следом вышел приятель.
Они и не подозревали, что оставшийся в квартире когда-то пожалел их, куривших тёплой ночью между двух спиленных деревьев.
