Диван для Антона Владимировича Домова - [73]

Шрифт
Интервал

— Майкл, — нарушил тишину Антон.

— Прежде ты звал меня иначе.

— Мне плевать, — бросил Домов. — Если тебе неприятно, назови — как, и я буду обращаться так, как тебе нравится.

— Неважно. Ибо прошлое все равно ничего не изменит.

— Скорее всего, — согласился Тоша. — Но мне бы хотелось о нем услышать. Вдруг я где-то серьезно промахнулся.

— Язвил ты всегда, — вздохнул мужчина.

— Вырвалось, — улыбнулся его гость, оправдываясь.

— Ты хочешь знать, что нас связывало? Но это так больно, и сводит все мои многолетние усилия на нет…

— И все же.

— Я нашел тебя совсем крохой. Ты был таким жадным! Уничтожил полгорода, когда появился на свет. С детства ты был очень здоровым, крепким малышом, не в пример обычным детям семи судей, а в твоих глазах… Боже! Какие у тебя глаза! Словно глядишь в колодец, полный студеной воды. В них можно увидеть все, а можно ничего…

Майкл на минуту замолчал, будто воспоминания были слишком дороги ему и он не желал с ними делиться. Но потом он все-таки продолжил.

— Я любил тебя! Любил твое бесстрашие, твою решимость. Не было ни единого человека, который мог бы сломить твою волю, не единого испытания, которое испугало бы тебя. Я думал, ты всегда будешь рядом. Моей правой рукой, моим сыном, что милее и дороже родного…

— И что же произошло?

— Ты изменился. Прежде ты был послушен и праведен. Но потом… эти кошмары, эти мысли. Зачем ты делал это со мною? Со мною, кто так любил тебя?! — лицо Майкла отразило истинную боль. — Зачем ты насылал тьму на меня? Отчего заставил сделать это?!

— Сделать что?

— Ты больше не мог быть рядом. Это было опасно. Я чувствовал, что иначе случится что-то ужасное…

— Так что ты сделал? — настойчиво повторил Антон.

— Ты был зло. Зло требовалось уничтожить. Но я слишком сильно любил тебя. Я не мог допустить и мысли о том, чтобы совершить нечто подобное. И ты был силен. Ты был полезен. Поэтому я сделал так, чтобы ты позабыл меня. Чтобы стерлись все воспоминания об этих чудесных и кошмарных годах. Я отправил тебя подальше, чтобы ты никогда не смог вернуться. Но я знал, что ты удивителен. Что ты способен пересилить практически любое воздействие. Если не сразу, то с годами. Так же, как ты уже сделал однажды… Поэтому я высылал тебе письма, в которых содержалась частичка моей силы.

— Письма?! То есть они были от тебя?

— Да, они поддерживали в тебе то забвение, что должно было оставаться до конца, но… видимо, такой крошечной дозы было недостаточно. И ты все равно сломал мой барьер, и память начала возвращаться!

— Да нет, дело не столько во мне… Ты забыл? Я бросил все и сбежал. Прятался по углам страны, и ты не мог найти меня. А раз не мог, не было и писем.

— Да. Точно.

— Тогда-то кошмары и усилились. Они были и прежде, но теперь!.. — Антон улыбнулся. — Однако я так ничего конкретного и не вспомнил. Лишь твое лицо. Я видел его практически каждую ночь.

— Возможно, через какое-то время… даже нет, скорее всего через какое-то время. Никому мой запрет не разрушить, кроме тебя. И раз начало было положено, я уверен, это ты бы вспомнил.

— И что именно я бы вспомнил?

— Как мы жили с тобой. Как я учил тебя, как объяснял законы Божьи. Как ты слушал меня и как мучил…

— Мучил? — Тоша приподнял бровь. Какое пафосное заявление!

— Вся та иллюзорная правда и действительная ложь… внутренняя борьба, которой нет конца… страх себя самого, что находит в любом закоулке и тянет, тянет вниз, ломая и круша… и нет этому конца. Будто кто-то перематывает заново, заставляя опять проживать то же самое. Что могло быть кошмарнее?

— Я… — Антон нахмурился. — Я заставлял смотреть в глаза своим же демонам? Это было твоим мучением?

— Зачем, зачем ты творил такое?! — причитал Майкл.

— Но я не контролирую это. Просто не умею!

— Я так любил тебя… — будто не слушая продолжал тот. — А ты…

— Я?! — воскликнул Домов, заставив собеседника остановиться и прислушаться. — Все эти годы… Сон приходил, а с ним и кошмары. И твое лицо, — почти прошептал Антон. — Каждый раз… Словно звал меня. Словно обещал спасти…

Майкл слушал откровения Домова, и на его красивые голубые глаза навернулись слезы.

— И я верил… Я так стремился к тебе. Но не достигал. И ты глядел, смотрел, как я терзаюсь… Глядел так надменно!

— Ты стремился ко мне?

— Всегда.

— И вот ты пришел! — будто бы обрадовался Майкл. Он улыбнулся и распахнул руки, словно приглашая Тошу в свои объятия.

— Но теперь мне не нужно твое спасение.

Собеседник вздрогнул. Или Домову только так показалось?

— Зачем ты это говоришь? Ты здесь, чтобы снова мучить меня?

— Нет, я здесь за другим.

— Ты жаждешь убийства! В тебе просыпается монстр? Оглянись! — Майкл изящно взмахнул ладонями. — Ты пришел в дом Божий!

Антон прищурился.

— Это черное чувство. Зачем ты лелеешь его в себе? Прими благодать, вернись на истинный путь! И я прощу тебя.

— Истинный путь?! Ты считаешь, что идешь истинным путем?

— О да, мой путь освящен Богом!

— Твой путь устлан трупами и залит кровью. И кости трещат под твоими ступнями! И души стонут, тебя провожая. Это не истинный путь, а проклятый.

— Нельзя принести покой в этот мир, не жертвуя. Ибо жертва — это доказательство веры, — воскликнул Майкл.


Рекомендуем почитать
Крик далеких муравьев

Рассказ опубликован в журнале «Грани», № 60, 1966 г.


Вниз по Шоссейной

Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.


Блабериды

Один человек с плохой репутацией попросил журналиста Максима Грязина о странном одолжении: использовать в статьях слово «блабериды». Несложная просьба имела последствия и закончилась журналистским расследованием причин высокой смертности в пригородном поселке Филино. Но чем больше копал Грязин, тем больше превращался из следователя в подследственного. Кто такие блабериды? Это не фантастические твари. Это мы с вами.


Офисные крысы

Популярный глянцевый журнал, о работе в котором мечтают многие американские журналисты. Ну а у сотрудников этого престижного издания профессиональная жизнь складывается нелегко: интриги, дрязги, обиды, рухнувшие надежды… Главный герой романа Захарий Пост, стараясь заполучить выгодное место, доходит до того, что замышляет убийство, а затем доводит до самоубийства своего лучшего друга.


Осторожно! Я становлюсь человеком!

Взглянуть на жизнь человека «нечеловеческими» глазами… Узнать, что такое «человек», и действительно ли человеческий социум идет в нужном направлении… Думаете трудно? Нет! Ведь наша жизнь — игра! Игра с юмором, иронией и безграничным интересом ко всему новому!


Ночной сторож для Набокова

Эта история с нотками доброго юмора и намеком на волшебство написана от лица десятиклассника. Коле шестнадцать и это его последние школьные каникулы. Пора взрослеть, стать серьезнее, найти работу на лето и научиться, наконец, отличать фантазии от реальной жизни. С последним пунктом сложнее всего. Лучший друг со своими вечными выдумками не дает заскучать. И главное: нужно понять, откуда взялась эта несносная Машенька с леденцами на липкой ладошке и сладким запахом духов.