Дива - [49]
Невидимый молоковоз на минуту остановился за перелеском, затем хлопнула дверца, и машина с воем уползла по грязному просёлку. А спустя несколько минут, как стихли все звуки, он услышал размеренные грузные шаги, точнее, стук травы будто по резиновым сапогам. Приподнял голову — никого вокруг, но звуки есть. И уже близко! Зарубин вскочил, огляделся и прислушался: тяжёлая поступь человека доносилась с косогора, но там, в багровеющем зареве, никого не было!
Во рту отчего-то стало солоно, и заныли кончики пальцев на руках, словно были поморожены и теперь отходили. Незримый тяжеловес прошествовал по бугру, и за ним, словно от летящих пол плаща, шлейфом потянулся ветерок, колыхая травы, — полное ощущение, будто пробежал человек. Когда звук шагов исчез где-то возле леса, Зарубин увидел женщину в белом халате и бидончиком в руке! Спину продрал непроизвольный озноб, хотя он понимал, это не кикимора — скорее всего доярка, которую наверняка высадил молоковоз. Она шла от дороги по полю совершенно бесшумно и, увидев машину, сделала доворот, направляясь прямо к Зарубину.
Он тряс головой, мысленно отплёвывался, однако избавиться от наваждения не смог — к нему шла вдова Дра- кони! Подошла, встала в нескольких метрах и посмотрела так, будто хотела сделать выговор: опять какую-нибудь границу перешагнул, что-то нарушил, не туда залез. Он даже осмотрелся, ожидая ругани, но Дива Никитична заглянула через стекло в машину и будто расстроилась.
— А где же Костыль? — удивлённо спросила она.
— Должно быть, на базе, — неуверенно произнёс Зарубин. — Впрочем, не знаю...
— Это не он сейчас к лесу пробежал?
— Нет, я здесь один!
— Жаль... Дяденька, а ты его увидишь сегодня?
— Конечно... Что-то передать?
Вдова посмотрела на свой бидончик и надменно усмехнулась.
— Скажи, Диву Никитичну встретил, хотела парным молочком напоить, — она произнесла это так, будто собиралась дать не молока, а яду.
— Он же молоко терпеть не может...
— Ничего, у меня выпьет! Последнее ему предупреждение: будет от меня убегать, поймаю и уши надеру!
— Так и передать?
Дива Никитична, похоже, чувствовала себя на Пижме владычицей.
— И ещё скажи: не изведёт волков за старой дойкой, отниму угодья. Выгоню с Пижмы к чёртовой матери. Опять тёлку зарезали!
Зарубин почувствовал себя виноватым.
— Хорошо, передам...
Вдова как-то странно всмотрелась, будто приблизив к себе, и вдруг доверительно спросила:
— Дяденька, ты подарок-то в реку бросил?
— Нет ещё, — признался он. — Подходящего омута не нашёл, с русалками.
— Сегодня поедешь, так брось, — велела она.
— Не жалко? Вещица дорогая, антикварная...
— Нечего меня подкупать! — вдруг заявила Дива Никитична.
— Фефелов вспоминал вас очень тепло, — Зарубин попытался защитить шефа. — И при этом волновался...
— Знаю я это волнение! — отрезала вдова. — Если бы от души подарок!.. Костыль боится, что угодья отниму, вот и настропалил своего начальника. А тот даже ухаживать пытался... Выбрось!
Вдове эта тема была неприятна, да и Зарубину не хотелось вникать в тонкости их отношений.
— Хорошо, сегодня же найду омут, — пообещал он.
И поймал себя на мысли, что непроизвольно тайно
разглядывает Диву Никитичну и при этом на ум приходит единственное слово — царственная. Тут можно понять шефа и его чувства...
— Впрочем, давай его мне, — вдруг заявила вдова. — Сама выброшу, всё равно на омут иду.
Зарубин достал подарок шефа.
— На омут русалок поить? — спросил, передавая коробку.
— Какой ты любопытный, дяденька! — усмехнулась она. — На что тебе знать?
— Интересно! Неужели в Пижме русалки водятся?
Дива Никитична посмотрела как-то искристо и проникновенно.
— Водятся...
— И молоко пьют?
— Пьют... А тебе не верится в это, дяденька учёный?
— Как-то не очень, — признался Зарубин.
Вдова стояла в трёх шагах от него, но в этот миг опять словно приблизилась вплотную и заговорила так, что он ощутил запах её дыхания:
— Русалочки парного молока попьют и в осеннее полнолуние обретут белые тела. И тогда станут зримыми. Так-то они, как вода, прозрачные. По ночам в бабье лето они выходят на сушу и танцуют до утра. Кто захочет взять себе в жёны русалку, может в тот час её высмотреть и мету свою оставить.
— Какую мету? — чувствуя некое опьянение, спросил Зарубин.
Показалось, Дива Никитична говорит, склонившись к его уху:
— Самая надёжная метка — посмотреть с любовью. И этого довольно... Когда луна закатится, все русалочки в омут уйдут, а примеченная останется в белом теле и на берегу. Но сразу её хватать нельзя: за собой утянет. Надо в полдень прийти и взять — будет тебе самая верная жена! Но обязательно, чтоб было бабье лето. Тогда примеченные русалки, как совы, слепнут на солнце. А нынче вон всё моросит и моросит. Да всё равно хоть три дня, но тепло ещё будет!
Вдова рассмеялась и враз будто отдалилась. По-царски она и ушла, не сказав более ни слова. Зарубин смотрел ей вслед, ощущая восхищение и одновременно некое сожаление: было в этой женщине что-то колдовское! Она отошла уже шагов на полета и вдруг повернула назад, заставив насторожиться. Подошла, как-то пытливо пригляделась к Зарубину и смущённо засмеялась:
