Дитюк - [5]

Осенью надо было ехать в Алексеевский район заготавливать солому. Я выбрал молодых. Директор Иосиф Христианович Дитрих заохал, как список глянул. У него немецкий акцент: «Что ты, Фолодя, телаешь?» Я уговорил. Дали нам по триста тонн заготовить. Старикам из Вишневской бригады и нам… Вместе мы уехали, вместе и домой вернулись. Больше Дитрих не охал.

Я с Довжиком дружу. Он мне говорил, что когда приехал в Казахстан, толком трактора не знал, а сейчас знаменитый бригадир, и его целинная палатка — в Музее революции.

Я не говорю, что раньше молодежь лучше была. Дети всегда должны быть лучше отцов.

Молодые скорей меня понимают. Я всегда прежде всего обращаюсь к мальчикам. К Вариводе, Гребенюку, Чумаку. Чтоб не уезжали вечером с поля, пока косить не кончили. И старики не уходят, стыдно ведь уйти, когда другие работают.

Вот однажды убирали и кто-то полвалка оставил, не подобрал. У меня пятнадцать комбайнов. Как найти? Я всех собрал и сказал: «Полвалка — это тонна хлеба. После войны двум семьям всю зиму можно было жить. Нельзя так, мальчики». И Яша Миллер сознался. Я его не ругал. Он понял, собрал хлеб. Вот так мы вместе и ломали мою третью целину.

С шестьдесят девятого пошло как следует. По семнадцать центнеров взяли!

Поля у нас нестандартные, и по 15 и по 30 гектаров есть, и разбросаны. Самые тяжелые поля. А урожаи самые высокие. Почему? Вот раз приезжаю ночью на стан, бужу поварих, — надо, девчата, пирогов напечь, чаю заварить и в поле отвезти для мальчиков. И отвез. Отвозили даже другой бригаде за двадцать километров. Не скупись, Гриша, на добрые дела: они всегда взойдут.

Я мальчиков каждую весну убеждаю: земля у нас хуже, сейте по сырому, глубже, чтоб сеялка не прыгала, чтобы зерно снизу влагой питалось.

Однако каждый сев у меня не так, как я хочу. Иной раз все рассчитаешь, а природа возьмет и новую преграду выставит. К разливу реки мы кое-как приспособились: вывезем до половодья на возвышенности технику и семена, а когда Колутон поднимется и натворит островов, нам уж особо нечего суетиться. На лодках только еду подвозим трактористам. Когда крепкий ветер высокую волну гонит, они сами себе готовят — у них газовые печки с баллонами. Но если бы нас одно половодье держало!.. Вот в семидесятом году дожди лили непрестанно. А сеять надо. По три раза в день разбирали сеялки, из дисков грязь выковыривали. Медленно-медленно продвигались, никак нельзя было скоростью брать — худо бы посеяли. Мальчикам без скорости скучно, но надо делать дело на совесть. И вот на таком тяжелом севе мальчики себя показали. Осенью в армию было идти Зимченко, Чухлиеву, Гребенюку, Вахрушеву. Они уже были мастерами.

Потом подходил к матери: «Тетя Наташа, что помочь?» Угля привезу, сена. Как я их забыть могу?

Да, однако это после. В ту весну еще одно испытание нам случилось. На полях у нас солонцы, их затопило, и в самый разгар, когда опоздай на день посеять, на урожай уже не надейся, вот тогда мы утопили в солонце восемь тракторов. Чухлиев сел первый. Его тащить. Второй сел. И так все восемь. На этом остановились — видим, по-иному пора пробовать. Стали бревна к гусеницам цеплять, такую ямину разворотили — до сих пор существует. Понемногу, однако, вызволились. А сроки поджимают, и передохнуть нельзя. Пошел я впереди тракторов, ногой землю прощупываю. Так и досевали.

Но урожай взяли по шестнадцать центнеров! И пятилетку перевыполнили, хоть за нами два пустых года числилось.

Проводил я мальчиков в армию. Снова вспомнил, как сам отсюда уходил служить, и грустно стало мне. Выучились мальчики, выросли. Другие на их место подоспели — Коля Диденко, Рафик Эберли. А мой Гришка уж в пятый класс наладился, гляди и ему скоро в армию… Потом подумал-подумал и решил: все правильно. Мои мальчики весь хлеб вырастили, я гордость чувствую. А время летит! Каждый свой год и хлеборобский, и отцовский помню. Вот они, эти годы, со мной, с вами.

Пока мальчики служили, бригада успела.

Без них мне было туго, на остальных легло больше нагрузки, мне новые люди на замену очень понадобились. Я взял да и принял совсем юных ребят Диму Копку, Володю Сиволапова, Володю Даниленко, внука тех стариков, у которых я жил весной пятьдесят четвертого, и еще других мальчиков. Они еще и школу не закончили, каникулы у них были. Однако все права имели на управление техникой. Кроме того, они работать хотели, они прямо рвались до работы. «Почему? — спрашивал я себя. — Ведь не от нужды?» Потому, что они с настроем целинным. Я ребят учил, и они на лету схватывали науку.

Но вскоре мне предложили стать управляющим отделения, а я не захотел бросать бригаду, будто чуял, что без меня она уже не та будет. Целую неделю я скрывался от директора. Как увижу в поле «Волгу», уйду куда-нибудь, спрячусь, пока Дитрих не уедет. А потом едем однажды по степи на грузовике, — глядь, «Волга» за нами, так он меня и настиг. Назначили управляющим.

У меня под началом стало две бригады, моя и первая. Бригадиров там не больно крепких поставили, один до выпивки был охотник, другой с ребятами никак не мог общего языка найти, — часто ко мне ходили мальчики, чтобы я заступался. Помню, пришли поварята и говорят: «Тяжело с бригадиром». «Отчего?» — спрашиваю. «А он как придет, все хмурится и слова не скажет, не улыбнется». Я ему потом объясняю один на один, что для всех надо хорошее слово найти, от хорошего слова жизнь теплее.