Дитя заката - [23]

На следующее утро я проснулась очень рано, но долго лежала в кровати, вспоминая самые радостные и самые грустные моменты своей жизни. Вот мама Лонгчэмп стоит перед зеркалом, расчесывая длинные густые волосы; рассказывает мне о том, что я скоро вырасту, стану красивой женщиной, такой красивой, что покорю сердце прекрасного принца.

– Ты будешь жить в чудесном замке и иметь кучу слуг, внимающих каждому твоему слову и жесту, – говорила она, и я видела ее добрые, внимательные глаза, отражающиеся в зеркале.

Вот я в последний раз у нее в госпитале; слышу тихий, охрипший голос; вижу бледное лицо и потухший взгляд. Я вновь почувствовала ее влажную, холодную руку и услышала рыдания Джимми. Из темноты возникло серое лицо папы Лонгчэмпа; какая глубокая печаль в его темных глазах. В этот момент я не могла остановить слезы.

Сегодня моя свадьба, и пусть моя мать вывернулась наизнанку, готовясь к торжеству, я думала сейчас не о ней, а о маме и папе Лонгчэмп; мне хотелось, чтобы они были со мной в этот день. Им больше подошла бы роль моих родителей, ведь Рэндольф не был в состоянии это сделать, ну а мать... Для нее это была больше вечеринка, чем свадьба.

Снова нахлынули воспоминания о Михаэле, я сопротивляюсь им, но продолжаю видеть то чудесное романтическое время – Нью-Йорк, его квартиру. Он осыпает меня обещаниями; планирует нашу свадьбу. Мои мысли наполняются придуманными им образами: свадебная церемония со всеми атрибутами, газеты с сенсационными сообщениями, медовый месяц в Париже, атлантическая ривьера, триумфальное возвращение в Штаты, сольные партии и дуэты, фантастические выступления двух непревзойденных звезд.

Все это лопнуло как мыльный пузырь; если бы не Кристи, можно было бы считать, что этого и не было. Но нет, все было: моя беременность, страдания, которые я испытала в Медоуз. Хотелось бы стереть из памяти, как пыль со стекла, всю пережитую боль: слезы, кошмары, холод. Эти воспоминания не оставят меня до последнего смертного часа. Как только солнечные лучи проникли в спальню, тягостные мысли покинули меня, наполняя жизнь надеждой и теплом. Кристи заворочалась в своей кроватке; через несколько минут она проснулась, лепеча и начиная новый день с открытий. То-то будет удивлений и восторгов, когда ее оденут и поведут на торжество! Было еще очень рано. Я взяла ее на руки, поцеловала и понесла к окну. Мы вместе наблюдали, как начинается этот счастливый день. На небе был разгар битвы света и теней, облака расплывались по небу как прозрачный дым, птицы только-только покинули свои гнезда.

– Разве это не прекрасное утро, Кристи? Замечательный день, самый подходящий для того, чтобы твоя мама вышла замуж, – сказала я.

Солнце осыпало золотой пылью волосы Кристи, она повернулась ко мне, пытаясь понять то, что я ей сказала, затем стала с интересом наблюдать за происходящим внизу, улыбаясь при этом ангельской улыбкой.

В комнату вошли Сисси и миссис Бостон. Миссис Бостон принесла мне завтрак, а Сисси стала хлопотать над ребенком.

– Я встала ночью и заметила, что в комнате вашей матери горит свет, и пошла посмотреть, – говорила миссис Бостон. – Было около четырех часов.

– Что она делала?

– Рассматривала себя в зеркало. Может, у нее сместились временные рамки? – спросила миссис Бостон.

Но меня это не удивило.

Чуть позже пришла Триша, чтобы помочь мне подготовиться к торжеству. Сисси быстро одела Кристи и ушла.

– Нервничаешь? – шепнула Триша.

– Почему ты так думаешь? Потому что у меня дрожат пальцы? – рассмеялась я в ответ.

Перед тем как идти вниз принимать гостей, мать заглянула к нам, чтобы продемонстрировать платье и насладиться похвалой своей очаровательной внешности; платье было белое, плечи прикрывала шаль, а на шее сверкало ожерелье. Браслет на руке своей стоимостью мог бы соперничать только с отелем.

– Ты красивая, мама.

– Да, да, миссис Катлер, – присоединилась Триша.

– Спасибо, девочки, я пришла пожелать вам удачи и спросить, не нуждается ли Дон в моей помощи, так как потом я буду очень занята.

– Спасибо, мама, мне ничего не нужно.

Она удалилась, царственно подняв голову.

Джимми, последовав старинной традиции, скрывался от меня до самого венчания, чем сильно меня удивил; в часовне он мне сказал:

– У нас позади столько горестей, я не хотел бы их приумножать.

Когда мы с Тришей занимали свои места в часовне, я вся дрожала. Последними появились в часовне Филип и Рэндольф, оба в смокингах, но внешне совершенно непохожие. Филип – элегантный, здоровый, сильный. Рэндольф – усталый, больной и исхудавший. Хотя Филип и сделал все от него зависящее, чтобы его отец выглядел прилично, брюки и жилет на Рэндольфе висели мешком, и впечатление было ужасное. Поначалу Рэндольф беспомощно улыбался, осматривая публику, потом с весьма озабоченным видом стал что-то нашептывать на ухо Филипу.

– С ним все в порядке? – спросила я Филипа.

– Да, Дон, не волнуйся, свою маленькую роль он сыграет великолепно. Ты никогда не выглядела столь прекрасно. Можно, я тебя поцелую сейчас, на счастье.

– Да, Филип.

Он хотел было поцеловать меня в губы, но я, разгадав его маневр, подставила щеку.