Дитя огня - [106]

Зачем он ей об этом рассказывает? Чтобы доказать, что за долгие годы рабства не потерял веру и в нем все еще живет надежда на силу Господа и милость Девы Марии?

Матильде не нужен был родник. Она нуждалась в свободе.

– Ален вырос во владениях короля Этельстана, – продолжил человечек. – Многие монахи из моей общины тоже отправились туда. Лучше бы я поехал с ними… Тогда мне не пришлось бы пройти через все это.

Матильда поднялась. Она знала, что нельзя упускать возможность узнать о матери больше.

– Как… как Авуаза попала в руки Рогнвальда?

– Во время набега на Бретань он захватил замок, в котором она пряталась. – Монах замолчал и посмотрел девушке в глаза. – Ей неоткуда было ждать помощи. – Он снова улыбнулся, на этот раз уже не вяло, а злорадно.

– Он ее изнасиловал, – пробормотала Матильда.

– Узнав, кто она такая, Рогнвальд все же не отдал ее своим воинам, а сделал своей конкубиной.

Девушка вздрогнула.

Твой отец принес большое горе твоей матери.

– У нее был выбор, – размышляла Матильда, – либо приспособиться к обстоятельствам и подчиниться ему, либо воспротивиться и умереть. Она выбрала жизнь.

– Перед подобным выбором она ставит и тебя. И если ты умная, то ты, как и она…

Монах замолчал, услышав шорох. Раздался звук шагов. Доска, закрывающая вход в пещеру, снова отодвинулась, и из-за нее показалась чья-то худощавая фигура. Авуаза.

– Что ты здесь делаешь, Даниэль? – накинулась она на монаха.

Его не мучили угрызения совести. О том, что он раб, можно было догадаться только по его опущенной голове. Прежде всего, раб никогда не стал бы говорить с такой насмешкой в голосе, с какой Даниэль обратился к своей повелительнице:

– Я хотел убедиться, что она еще жива. Неужели ты не боишься, что она здесь умрет?

Они говорили о Матильде так, будто ее рядом не было, и на миг девушка почувствовала себя именно такой – невидимкой, пропавшей в морской глубине. Никто не знал, кто она на самом деле, никого не интересовали ее чувства.

– Если она моя дочь и дочь своего отца, то способна выдержать многое.

– Если ты так ценишь силу, тебе должен нравиться Ален Кривая Борода. Он славится тем, что убивает диких кабанов и медведей, используя вместо оружия заточенный кол.

Авуаза подняла руку – монах даже не пригнулся.

– Не трогай его! – закричала Матильда.

У нее заболело горло, поскольку она давно не повышала голос. То, что в ее крике послышались не только отчаяние и беспомощность, но и ярость, принесло девушке облегчение.

Взглянув на нее, Авуаза опустила руку.

– Ты собираешься сопротивляться и дальше?

Матильда почувствовала новый приступ тошноты и в ужасе закрыла ладонью рот. Если ее вырвет, Авуаза догадается о ее беременности. Девушка сжала губы и подавила рвотный позыв, надеясь, что в сумерках никто не заметил, как она бледна.

Даниэль поднял голову.

– Она еще не готова, – с удовольствием заявил он.

Авуаза молча вышла из пещеры, и монах последовал за ней. Когда Матильда снова осталась одна, ее стошнило.

Хотя Арвид и спрятался под деревом, листья не защищали его от дождя: после нескольких жарких дней мир погрузился в серость, сырость и грязь.

Вместо того чтобы пригнуться, мужчина подставил лицо дождю. Он не умывался уже целую вечность, и, наверное, все его тело испачкалось, как и волосы, которые к тому же спутались. Дождь не мог смыть все, и Арвиду нужно было растереть кожу так, чтобы она горела, но он старался вести себя как можно тише.

Конечно, те воины, от которых он едва успел укрыться в тени деревьев, уже давно продолжили свой путь, но за ними могли ехать другие. Арвид по-прежнему ждал в лесу, дрожа от холода, и впервые за несколько недель, проведенных в растерянности, его одолели мысли, от которых он до сих пор убегал, и прежде всего мысль о том, что его поиски бесполезны и он зря рискует жизнью. Путешествовать в одиночку стало опасно, хотя Арвид уже давно покинул королевство франков и вернулся в Нормандию. Граница, разделяющая эти два государства, больше не была нерушимой. Король Людовик, наверное, уже считал Нормандию своей. Воинам, по крайней мере, он позволял вести себя так, будто каждый клочок этой земли принадлежит им, будто им можно грабить крестьянские дворы, разорять поля, насиловать девушек.

Арвид прислушался. Сквозь сильный шум дождя не было слышно ни голосов, ни шагов. Затаившись в своем укрытии, мужчина прижался к дереву, обхватил ствол руками и прикоснулся к нему щекой. Ему хотелось хотя бы на миг поверить в то, что дерево – живое существо и он не один на целом свете. Одежда Арвида и без того уже давно промокла.

Сколько времени прошло после побега Ричарда из Лана, он сказать не мог, но знал, что с тех пор ничего не изменилось. Возможно, Матильды уже давно нет в живых (те два воина, которых Осмонд предоставил ему для поисков, были в этом уверены и вернулись в Санлис), а Ричард был так далек от власти, как никогда.

Вероломный Гуго напал на Байе, Руан перешел в руки Людовика. В отличие от Гуго, король франков даже не стал осаждать город, Руан сдался без боя: так решил Бернард Датчанин, который знал, что сражаться с превосходящими силами противника не имеет смысла. Он приказал своим воинам сложить оружие и собрал бывших приверженцев Вильгельма, чтобы встретить Людовика с миром. Бернард заявил, что побег Ричарда якобы устроили несколько предателей, а сам он, Бернард Датчанин, никогда не поддерживал этот нелепый замысел. В конце концов, Ричард – еще ребенок, а король Людовик – взрослый мужчина, и только его можно признать правителем.