Дитя огня и волшебная корона - [51]

Я встал перед кругом на колени и заговорил на языке огня:

– Заклинаю и отрекаюсь от тебя, Шахара,

Дубом, ясенем, дымом от жертвы костра.

Ты, Огонь, что зажёгся, восстал, пробудившись во тьме,

Где б ты ни был, явись на мой зов в услуженье ко мне.

Силой Солнца, принявшего жертву, вступаю в сей круг —

Мне свидетели пепел и пыль, дым и звёзды, и ясень, и дуб.

Я ощутил, как каждое слово, прежде чем слететь с моих губ, вспыхивает на языке.

«Пепел» вылетел изо рта и превратился в яркое пламя свечи. Оно парило в воздухе на другой стороне круга. Мерцающая слеза огня и идеограмма слова «пепел» соединились в языке огня. «Пыль» заняла позицию напротив.

«Солнце» двигалось слева, а «звезда» справа, соединяя четыре точки компаса с двумя горящими идеограммами. «Ветер» дул на северо-запад, а «дым» дрейфовал на северо-востоке. «Ясень» появился на юго-западе, а «дуб», как столб, маячил на юго-востоке.

Мгновение восемь огненных символов висели передо мной над кругом. Затем опустились на соответствующие идеограммы, начертанные кровью и привязанные к камню огнём сердца. Они шипели и взрывались, подобно огромному фейерверку или бекону на сковороде.

Шррррр!

Пшшш!

Хррррр!

Буууум!

Шипение. Вспышка. Треск.

Огни идеограмм погасли одновременно. В каменной тюрьме Спаркса пламя сверкнуло ярче молнии. Секунду спустя заяц трансгрессировал в центр круга. В фонаре образовалась огромная дыра. Густая дымка заполонила комнату и лёгкие.

Ослеплённый. Оглушённый. Задыхающийся в плотных чёрных облаках… таким я должен был себя чувствовать. Но с удивлением осознал, что дышать дымом оказалось легче, чем чистым воздухом. Глаза сияли ярким пламенем. В ушах звенело, словно там во всю мощь били церковные колокола. В кругу передо мной стоял Спаркс.

Я хотел обнять его, но до окончания ритуала не имел права. Я сдавил палец, чтобы кровь текла лучше, и, подняв руку над центром круга, отсчитал три капли на голову зайца. Они зашипели и испарились, как вода на раскалённой сковородке.

Огонь оставит пепел,

Погонит ветер пыль.

А солнце мир осветит.

Дуб, ясень – сказка, быль!

Слова сорвались с моих губ, как пламенные идеограммы, и воспарили над кругом, в котором сидел мой товарищ.

– Кровь сердца и огонь души свяжут тебя со мной.

Я ненавидел последнюю часть, посвящённую его служению. Особенно сейчас, когда я практически вытащил его из лампы. Но Спаркс предупредил, что это имеет решающее значение для успеха всей операции. Незавершённый ритуал способен вызвать самые катастрофические последствия для нас обоих.

Слова выходили изо рта, как пылающая цепь. Она свернулась в воздухе передо мной, обернувшись одним концом вокруг шеи зайца, а другим – вокруг моей руки. Удар сердца – и цепь соединила нас звеньями пожара. Затем, ярко вспыхнув, обожгла болью ладонь и растаяла.

Спаркс присел на корточки и заглянул мне в глаза:

– Вот и всё. Теперь я с тобой связан.

Сквозь звон в ушах его слова доносились нечётко. Чтобы их разобрать, потребовалось время.

– Я обещал освободить тебя, когда всё закончится.

– Я бы предпочёл, чтобы ты этого не делал.

В словах Спаркса не было обычной лёгкости, и я заподозрил неладное.

– Почему? Это то, о чём ты раньше не хотел говорить?

Он кивнул. Его пламя потускнело, хотя полностью не погасло.

– Говори, – потребовал я.

– Конечно, я же обещал. В отличие от людей, мы, духи, не разбрасываемся словами и держим даже случайные клятвы. Ты бы сначала выпустил меня из круга, а то я как под колпаком.

Я провёл ещё кровоточащим пальцем по пепельному кругу, символически нарушая черту. Спаркс глубоко вздохнул и заметно расслабился.

– Так намно-о-о-ого лучше. Поставь себе галочку.

В три прыжка он долетел до ближайшей стены и прижался лбом к камню. Он засунул голову внутрь так легко, будто это была вода. Спаркс постоял так пару секунд и вернулся.

– Как здорово стать самим собой!

Я скептически посмотрел на него:

– И?

– Ты не в силах меня освободить. – Он через плечо кивнул на место, куда рухнула лампа. От неё остался потухший обсидиановый шар величиной с яйцо. – Иначе я снова вернусь туда.

– Почему? Ты же только что сумел пройти сквозь стену.

Я подобрал шар и покрутил в руках. Он был гладким, тяжёлым и очень холодным.

– Так почему?

– Потому что это разрушенная духовная ловушка. Она создана специально для таких существ, как я, чтобы уничтожать, если они захотят улизнуть. С помощью призыва она отключается, но не становится безопаснее. Если ты освободишь меня от службы, я вернусь в ловушку и умру.

Я с силой сжал шар. Хотелось разбить его на куски, но не хватало сил.

– Почему ты не предупредил?

Спаркс поднял бровь:

– Если бы я сказал, ты бы вызвал меня?

– Конечно, нет!

Я бросил шар через комнату.

– Вот поэтому.

Он поднял лапу, словно предупреждая моё возмущение:

– Ещё я не сказал, что, если бы во время призыва ты ошибся, я бы умер. Я вообще не был до конца уверен, что, если мы всё сделаем правильно, я останусь жив.

– Спаркс, как ты мог?!

– Кальван, прости. Я ничего не сказал, потому что было куда важнее, чтобы ты меня вытащил. Для этого нужно быть спокойным и сосредоточенным. Есть ещё кое-что, о чём я смолчал. Лампа меня разрушала, что намного хуже смерти. Смерть – это дверь. Не та, через которую я хочу пройти в ближайшее время, но тем не менее дверь. Путь вперёд. Не знаю куда, но не конец. А там – конец. – Он указал на пустой каменный шар. – Неизвестно, сколько времени ушло бы на разрушение. Часы? Дни? Недели? – Он пожал плечами. – Определённо не больше месяца, а возможно, и гораздо меньше. Лампа была предназначена для мощного духа огня. Такого, как я сейчас, – призванного и целого. А не такого, каким я был две минуты назад – забитым, тусклым и без половины сил. Не таким, каким я был со времени того инцидента с выключателем, который превратил меня в слабую тень, загнанную в ловушку.