Что ж, по крайней мере, они не увидят тех кошмаров, которым ещё предстоит охватить наш город.
Я всё иду и иду, и ощущение, словно какую-то киноплёнку досматривают до конца и перематывают на начало, снова смотрят и снова перематывают, и так бесконечно, а я — на этой плёнке. Я уже еле переставляю ноги. Людей давно не было видно. На дороге — грязное месиво. Я только сейчас замечаю, во что превратились мои любимые босоножки. Усмехаюсь, что вообще подумала об этом. Я вижу вдали что-то похожее на куст. Собираю все силы и бегу к нему, пока и он не превратился в обуглившиеся ветки. Успеваю. Я не хочу сидеть в этой грязной жиже, но альтернатив немного. Скрепя сердце собираюсь плюхнуться в эту кашу и закончить на этом, но из неё начинает доноситься какое-то враждебное бульканье, и я отшатываюсь, а затем и отскакиваю на несколько шагов. Чёрт возьми, я не могу. Листья с куста начинают облетать. У меня мало времени. Мне просто нужна трава. Господи, разве я так много прошу?
Я бреду дальше. Бок болит, ступни тоже, но я медленно иду навстречу месту, где я смогу спокойно умереть. Или не очень спокойно, это уж как получится. Я чувствую прохладу и чуть улыбаюсь. Когда я совсем выбиваюсь из сил, понимаю, что надо остановиться. Понятия не имею, где я, но дышится здесь свободнее. Это место ещё не полностью поддалось очарованию Диссонанса. Похоже, какая-то заброшенная окраина. Какой-то двор. Сломанные качели. Куча мусора неподалёку. К моим ногам откуда-то подкатывается пустая банка от кока-колы. Я поднимаю голову. Небо уже полностью оранжевое. Очень красиво, правда? Но трава здесь ещё зелёная. Это главное.
Я сажусь на землю, вытаскиваю из кармана сумки плеер. Руки не трясутся — уже нет.
Думаю, у многих людей есть особенные песни, особенная музыка, которую они хотели бы в последний раз послушать перед смертью — и под которую были бы не против умирать. У меня есть. Распутываю наушники, вставляю маленькие проводники Вселенной в уши. Нахожу нужные песни, составляю плейлист. Оставшийся заряд батареи внушает небольшую надежду. Нажимаю на «воспроизведение» со страхом — с большим страхом. Молюсь изо всех сил. Не знаю, правда, кому. Если сейчас заиграет не то, что отображается на экране (а это, учитывая обстоятельства, вероятнее всего, и я боюсь даже представить, что может заиграть), я, пожалуй, ускорю события.
Но нет, удивительно, но всё работает нормально. Господи, спасибо. От облегчения у меня даже текут слёзы. Я закрываю глаза и ухожу от вездесущего и необратимого кошмара, обрушившегося на всех нас. Когда была маленькой, думала — «я бы с собой взяла несколько самых любимых музыкальных дисков, чтобы через много-много лет, когда вскрыли мою могилу, нашли бы эту потрясающую музыку и послушали: вот как мы жили. Вот что надо слушать и как надо петь». Сейчас понимаю, что до сих пор согласна с этим. Каждая секунда и нота любимого вокала и музыки просто потрошит меня. Я знаю, что это последний раз, когда я их слышу. И, наверное, самый важный.
Внезапно что-то заставляет меня открыть глаза. Прямо надо мной летит птица. Точнее то, что должно быть птицей. Поддавшись порыву, достаю пистолет и стреляю в неё, даже не целясь. Никогда в жизни не стреляла — но почему-то попадаю. Я бы удивилась, конечно, но только не в теперешнем мире. Попадаю с первого раза, и тушка падает в траву неподалёку. Потом начинает ползти ко мне, очень в такт со звучащей в ушах музыкой. Я стреляю снова, промахиваюсь, пытаюсь прицелиться. Тварь ползёт ко мне, оставляя за собой примятую траву. Я бы хотела прицелиться в голову, говорят, это самый действенный способ, но не могу. Головы у этого отродья нет, шея просто заканчивается на том месте, где должна с ней соединяться. Выглядит до того жутко, что я стреляю снова. Понятия не имею, куда попала, но оно замирает и прекращает ползти. И вообще шевелиться.
Мы этого не заслужили.
Мы это заслужили.
Боже, кто бы мог подумать.
Внезапно меня охватывает страх. Я очень, очень, очень надеюсь, что в запасе есть ещё один патрон.
Я закрываю глаза и пытаюсь вспоминать Марка, океаны, ледоколы, Австралию, красные маки, спелые вишни, искрящийся снег, но вижу лишь Кару, раздавленную пианино, Яна, скорчившегося на кровавом асфальте, «Кроличью дыру», птицу без головы и чёрные невские воды, омывающие красный Эрмитаж. У меня не осталось даже воспоминаний. Перед глазами лишь Диссонанс, и неважно, открыты ли они. Провожу рукой по траве — чувствую вместо неё пепел. Смотреть не хочу. Пусть со мной останется хотя бы кусок зелёной травы, что был тут… кажется, вечность назад. Понимаю, что это последняя песня, которую смогу дослушать. Приставляю пистолет к виску.
С последним аккордом выстрелю.
