«Диско» - [9]

– Да. Ведем тут одного молодчика.

– Далеко?

– На тот свет…

– Ну, это близко. Вон в том овраге. Там уже лежит немало.

Когда редкие огни деревни скрылись позади, за горой, Алонсо проговорил:

– Слушай, отец, ты нас не подведешь? Понимаешь, мы, собственно, сами случайно… Мы служили у сеньора Кроче, и он нас сам записал в фалангу[12], а потом было уже поздно думать.

– Ты скажи за нас словечко, – перебил его второй, – а то как бы нас…

– Нам все равно, – сказал первый, – нам дела нет до политики, но мы знаем одно: с Франко нам не по пути. Ну его к дьяволу!

– Мне тоже нет дела до политики, – сказал Лопес, – но политика – это такая штука, что она вдруг сама приходит в твой дом, берет тебя за горло, и ты должен сказать «вива» или «абахо» – «да здравствует» или «долой».

– Мы один раз уже напутали с этим делом, – сказал Алонсо.

– Ну ничего, теперь мы крикнули «абахо» навсегда! – возразил Бласко.

– Теперь вопрос – скажут ли нам «вива» красные? Два оглушительных выстрела раздались у них словно над самым ухом. Вспышки их озарили, казалось, целиком всю ночь. Лопес тотчас оказался на земле, к которой его прижимали два более опытных и бывалых в таких делах спутника. Он закрыл глаза, потом услышал вокруг себя топот множества ног, крики: «Контролядо! Документо!»

Чьи-то жесткие руки взяли его под мышки и поставили на ноги. Кто-то махал на него кулаками перед самым носом, кто-то толкнул в спину.

Он шел в темноту, спотыкаясь в толпе людей, один из которых крепко держал его за локоть и временами, когда Лопес запинался, легонько толкал его другой рукой в спину. Потом его ввели в какую-то палатку, полную бегающих угловатых теней на стенах и холщовом потолке. Качались фонари в руках людей, одетых в моно.

Лопес слушал. Бласко и Алонсо заученными солдатскими голосами называли себя и свою часть. Потом фонарь, поднесенный к самому лицу, ослепил Лопеса.

– Ну, а ты откуда? Что ты за птица?

– Лаванка… – начал было Лопес. И тотчас раздался густой хохот.

– Ага, он дикая утка! – закричал человек с фонарем. – А я-то думал: что это за гусь? Ну, есть у тебя хоть какие-нибудь документы?

Но у Лопеса не было никаких документов. Он неловко озирался. Спутников его куда-то увели. Фонари прыгали вокруг него.

– Меня знает Тонио Шоколад, – сказал Лопес.

– А Тонио Горчица тебя не знает? Или, может быть, тебя нам рекомендует Тонио Касторка?

Все смеялись вокруг.

– Так-таки ничего? – спросил шутник с фонарем. – А что у тебя там, за пазухой?

И, прежде чем Лопес успел опомниться, человек вытащил у него из-за пазухи пластинку и поднес к огню.

– Это и есть мой документ, – решился вдруг Лопес. – Это диско Ленина. Осторожнее, вы!… Она и так треснула.

– Ленин?

И человек так удивился, что едва не выронил фонарь.

Все сгрудились вокруг них. Кто-то уже тащил маленький походный патефончик. Его поставили на складной табурет, и через минуту голос Ленина зазвучал в палатке.

– Ну и что? – закричал вдруг человек с фонарем, размахивая им. – Что это доказывает? Я не разберу ни слова. С таким же успехом можно сказать, что это сам Карл Маркс.

Все захохотали. Кто-то увесисто хлопнул Лопеса по спине.

– Я немного знаю русские буквы. Там написано «Царь Федор»! – закричал кто-то.

– Не найдется ли у тебя за пазухой чего-нибудь повернее? – закричали Лопесу.

– Нехорошо, когда люди грегочут как ослы, – сказал вконец обиженный старик.

Но вдруг все замолчали и вытянулись. Быстрыми шагами в палатку вошел худой человек в круглых очках, за толстыми стеклами которых смотрели не то прищуренные, не то запухшие от утомления глаза.

– Оле! У вас тут, я вижу, веселая вечеринка с патефоном, – как будто удивился человек, беря фонарь и разглядывая Лопеса.

– Камарадо комиссар… Товарищ комиссар! Эту перелетную дичь захватили вблизи от аванпостов. С ним были два перебежчика – они будто бы убили офицера. А этот принес за пазухой пластинку и уверяет, что это Ленин… Ну, мы ему и говорим…

– Уна моменто, минуточку, я уже потолковал с теми двумя, – сказал комиссар. – Где пластинка? Ну-ка, старина, разреши нам покрутить твою заветную юлу! Может быть, тебе выпадет счастливое очко.

И снова запустили пластинку, и снова мягкий картавый голос заговорил в палатке, пробиваясь сквозь шорохи, хрипы и треск.

– Смирно, встать! – закричал вдруг комиссар и сам выпрямился. – Это Ленин. Я слышал его на конгрессе Коминтерна в тысяча девятьсот двадцать первом году. Такие голоса не забываются. Это говорит Ленин, камарадос! Ленин с нами, товарищи… Он говорит, что рано или поздно мы победим. Смирно! Мы еще будем наступать!

И люди стояли вытянувшись, застыв, сурово сжав кулаки, вскинув их вверх.

Фонари освещали плотно сомкнутые губы, ресницы широко раскрытых глаз… И давешний шутник, прикрывая фонарь рукой, чтобы свет не бросался в лицо, пробормотал Лопесу:

– Тысяча извинений, компанеро… Вы правы: я форменный осел! Присядьте. Вы устали, а надо набираться сил…