Дипломаты - [189]

— Готов поступиться пятью минутами. Максим Максимович… в знак признательности.

— Вы щедры, — смеется Литвинов.

За жизнелюбивым смехом Литвинова трудно рассмотреть настроение. Без смеха ему нельзя: поступишься — погибнешь.

— Вы видели Ильича до отъезда?

Литвинов сказал «Ильича», точно хотел спросить, как он совладал с черным днем тридцатого августа.

— Я видел его за день до отъезда, — сказал Петр. — Он еще слаб, но быстро поправляется и полон надежд.

— Газеты пишут, что опасность не миновала, — сказал Литвинов.

— Миновала, — заметил Петр.

— Ну что ж, это весть добрая, — сказал Литвинов. — Теперь коротко: ваше мнение об европейской ситуации. Ваше.

Петр готовился к разговору по конкретно деловому вопросу, но отнюдь не по столь зыбкой и неясной проблеме, как общеевропейская ситуация. С чего здесь начинать и чем кончить?

— По-моему, у войны есть два конца, Максим Максимович. Первый: чистая победа союзников, чистая настолько, чтобы единолично ею воспользоваться и наказать Германию. Второй: Антанта делает Германию союзницей и обращает ее армию против революционной России.

Литвинов улыбнулся:

— Невероятно. Однако вы не исключаете и такой вариант?

— Я не думаю, чтобы союзники решили сохранить германскую армию даже после ее поражения, — сказал Петр. — Мы опасаемся альянса немцев с союзниками. Антанта еще больше боится союза немцев с нами.

— Значит, остается первый вариант? — спросил Литвинов.

— Да.

— Тогда как поведем себя мы? Не думаете ли вы, — спросил Литвинов, — что в этом случае мы обретем какие-то козыри?

— Да, наверняка, — ответил Петр.

— Но есть еще один вариант — третий, — сказал Литвинов. — Вы понимаете меня?

Пауза была короткой.

— Да, разумеется.

Сказав «третий», Литвинов имел в виду главный вариант — революцию.

— Все решится в течение этих шести недель, — сказал Петр.

— Может быть, даже четырех, — заметил Литвинов.

Подошел человек в форменной куртке служителя тюрьмы. Высокий, худой, с мглистыми сединами. Они у него были какими-то мглисто-синими, как синим было его лицо. Быть может, это цвет серых камней Брикстон призн?

— Господин посол, вы имеете еще двадцать минут, — сказал человек, почтительно поклонился я отошел.

— Благодарю вас, — сказал Литвинов и проводил его взглядом.

Петр отметил для себя: поклон человека в форменной куртке был весьма почтителен, и человек при этом сказал: «господин посол». Очевидно, сами слова «господин посол» должны были прозвучать в Брикстоне необычно.

Итак, в распоряжении собеседников оставалось двадцать минут, только двадцать, а до окончания разговора еще было далеко.

— У меня к вам будут три поручения. Очень прошу вас все хорошо запомнить, — сказал Литвинов и умолк, как показалось Петру, пытаясь сосредоточиться.

«Сейчас пойдут имена, названия улиц, номера домов», — подумал Петр. Новое русское посольство продолжало путешествовать по Лондону. Оно посещало банк и вокзал, ненадолго останавливалось у почтового окошка, делало короткую передышку на скамье в Гайд-парке, путешествовало в омнибусе по городу и, как может удостоверить Петр, не пренебрегало обширной и гостеприимной кровлей Брикстонской тюрьмы.

— Я прошу вас посетить дома… Вот адреса. Запоминайте…

Литвинов говорит. Каскад имен, названия районов Лондона, названия улиц, имена хозяев домов, наконец самих адресатов. Очень много номеров улиц, квартир. Каждое название и каждый номер Литвинов произносит раздельно, будто давая Петру возможность вцементировать номер и имя в память.

Вновь подошел человек с синими сединами.

— Господин посол, у вас еще десять кинут. — Его поклон был, как и прежде, подчеркнуто почтителен.

— Оказывается, мои достоинства и мои недостатки имеют точное измерение — Локкарт, — произнес, смеясь, Литвинов, когда человек отошел. Его смех, как, впрочем, и хорошо отутюженный костюм, и свежая сорочка, был спасительным в нелегком положении. — Я хотел сказать Тейлору: честное слово, я стою больше. Но ведь у них своя мера длины и своя мера веса.

— Но как я понял Тейлора, этот разговор не имел для него результата, — сказал Петр.

— Не только для него, но и для меня, — заметил Литвинов. — Тейлор уговаривал меня дать телеграмму в Москву прямо из Брикстона.

— Телеграмма, посланная вами из Брикстона, освободит их от необходимости освобождать вас из тюрьмы, — сказал Петр.

— Именно! — воскликнул Литвинов. — И это, разумеется, я не скрыл от Тейлора, но тот сделал круглые глаза. Коли ему хочется делать их круглыми, пусть делает. Кстати, какого вы мнения о нем?

Превыше всего именно твое мнение, даже, как сейчас, о Тейлоре. Он должен оценить твою способность видеть, анализировать, мыслить. Ему это необходимо, чтобы потом, когда он вспомнит этот разговор от начала до конца, правильно расставить акценты.

— Мне кажется, — сказал Петр, — что в разговорах с вами он похваляется положением в министерстве иностранных дел, а в разговоре с коллегами из министерства связями с вами.

Литвинов нахмурился. Что бойко — то мелко, — кажется, так когда-то сказал Литвинов. Петр сейчас видел, ему была не по душе фраза Петра. В этой фразе Литвинов мог рассмотреть претензию. В его вкусе другое: спокойное и рациональное.