Дипломатия - [20]

Все это показывает, что в течение XIX века старые теории дипломатии стали принимать новые формы не в результате того, что изменились дипломаты, а вследствие изменения политической системы, которую они представляли. Описание перехода от старой дипломатии к новой вызвало бы необходимость описать демократические тенденции последнего столетия. Это, конечно, вне пределов данной монографии. Однако между бесчисленными факторами, оказавшими влияние на образование современных демократий, можно отметить три специальных фактора, которые оказали особое влияние на методы и теорию международных переговоров. Перечислим их: первый — чувство общности между народами, второй — растущее понимание значения общественного мнения, третий — быстрый рост путей сообщения и способов связи.

V

Я уже сказал, что развитие дипломатической теории в демократических государствах прошло путь от концепции исключительного господства национальных прав к концепции общности международных интересов. Эта концепция для своей победы над эгоистичными и узкими местными предрассудками нуждалась в толчке, который давала общая опасность извне. Боязнь Персии на время объединила греческие государства. Французская революция и страх перед Наполеоном дали такой же толчок в XIX веке. Историки приписывают первое проявление идеи общности европейских интересов циркуляру графа Кауница от 17 июля 1791 г. В этом циркуляре он побуждает государства объединиться, чтобы «сохранить общественный мир, спокойствие и веру в договоры».

Правда, после 1815 г., когда опасность миновала, эта прекрасная идея выродилась в союз стран-победительниц и, кроме того, под влиянием Александра I была превращена в своего рода «антикоминтерновский пакт». Правда, Англия Каннинга восстала против системы управления народами с помощью конгресса, против Священного союза и против меттерниховской идеи европейской федерации. Однако в течение XIX века фразы «общая европейская система», или «европейский концерт», для краткости часто называвшийся «концертом»[38], увековечили теорию союза европейских народов. Даже Гладстон в 1879 г. считал существование «европейского концерта» одним из принципов той внешней политики, которую он проповедовал во время мидлотианской избирательной кампании.

«По моему мнению, — сказал он, — третий здравый принцип — это стараться изо всех сил культивировать и поддерживать так называемый "европейский концерт", поддерживать единение европейских государств, так как, только объединяя всех, вы можете нейтрализовать, сковывать и связывать эгоистические цели каждого».

Было бы неправильно отбросить идею «европейского концерта» как пустой дипломатический лозунг, служивший для оправдания господства великих держав. Нет, это было нечто большее. Эта идея выражалась в молчаливом соглашении пяти великих держав, признававших существование каких-то общих правил достоинства, человечности и доверия, которым должны подчиняться державы в своих отношениях друг с другом и в отношении с менее могущественными и менее цивилизованными народами. Когда в 1914 г. эта идея была разрушена, нечто стабилизирующее и давно общепризнанное исчезло из европейской политики.

Вторым важным фактором в развитии дипломатической теории в течение XIX века был рост понимания значения общественного мнения. Дипломаты старой школы вроде Меттерниха считали опасной и фантастической мысль о том, что широкая публика должна что-то знать из области внешней политики или что она может иметь какое-либо мнение по внешнеполитическим вопросам. Каннинг, наоборот, считал, что не только не следует отгораживаться от общественного мнения, а, наоборот, надо считаться с ним. Главным образом поэтому Меттерних считал его «злонамеренным метеором, ниспосланным божественным провидением на Европу».

Для Каннинга общественное мнение «было большей силой, чем все те силы, которые были приведены в действие на протяжении человеческой истории». Пальмерстон был такого же мнения. «Мнения, — говорил он, — сильнее армий. Мнения, если они основаны на правде и справедливости, в конце концов осилят штыки пехоты, огонь артиллерии и атаки кавалерии». Это убеждение часто вводило лорда Пальмерстона в заблуждение. Мнение датчан по вопросу о Шлезвиг-Гольштейне, вне всякого сомнения, «было основано на правде и справедливости», но оно оказалось не в состоянии, к огорчению Пальмерстона, победить гренадеров Бисмарка. Кроме того, Пальмерстон, как большинство государственных деятелей Великобритании, заблуждался, считая, что иностранное общественное мнение сродни нашему; он воображал, что если бы общественному мнению на континенте была предоставлена свобода, то мир был бы обеспечен; он не понимал, что в некоторых случаях разгоревшиеся народные волнения могут оказаться более опасными, чем любые дипломатические махинации.

Проблема взаимоотношений дипломатии и общественного мнения сложна и будет обсуждена в дальнейшем. Достаточно пока отметить, что в XIX веке уважение к общественному мнению, а иногда, как это делал Бисмарк, преднамеренное его использование, оказывает все возрастающее влияние на переход от старой дипломатии к новой.