Дипломатия - [383]

Вопросы, задававшиеся по ходу дебатов, были фундаментальными и неизбежными. Тупик породила личная трагедия президента, сделавшая выработку общего взгляда на вещи невозможной. Американский идеализм царствовал безраздельно, не ограничиваемый никакими стимулами к политическому компромиссу. Президент не мог наложить санкций или предложить какое-либо вознаграждение, ибо в его аппарате у критикующих не было политических побуждений изменить свою точку зрения. Дебаты приобрели облик ученого совета, на котором выступают профессора, слушающие только самих себя. Историки, однако, только выгадают, ибо позиции были на этот раз высказаны гораздо более четко, чем это бывает типично для процесса формирования политики. Америка заплатила за это самобичевание задержкой на десятилетие окончательного осознания своих геополитических нужд.

Коммунизм в конце концов рухнул отчасти в результате собственного склероза, отчасти в результате давления со стороны вновь восприявшего духом Запада. Вот почему окончательный суд истории, без сомнения, отнесется более милостиво к соперничавшим лагерям, ведшим в Америке внутриполитические дебаты, чем они сами относились друг к другу. Он воспримет подход Никсона и его консервативных критиков, как взаимно дополняющие, а не исключающие друг друга, когда одна сторона дебатов подчеркивала геополитический, а другая — технологический аспект борьбы, моральное содержание которой воспринималось и теми и другими одинаково.

Контроль над вооружениями оказался технически чересчур громоздким, чтобы принять на себя всю тяжесть философских противоречий, заложенных в американской внешней политике. Постепенно дебаты перенеслись на иной предмет, более созвучный традиционному американскому идеализму и способный вызвать больший резонанс у широкой публики, — а именно, на тот постулат, что права человека должны числиться среди первоочередных целей американской внешней политики.

Дебаты по правам человека начались с призывов — оказать влияние на Советский Союз в целях улучшения обращения последнего со своими гражданами, но постепенно превратились в стратегию внутриполитических перемен в стране. Так же как и в отношении контроля над вооружениями, суть спора не связывалась с его предметом, который был бесспорен, но касалась той степени, в которой идеологическая конфронтация могла бы быть первостепенным вопросом американской внешней политики.

Как предмет дипломатических переговоров вопрос еврейской эмиграции из Советского Союза был порождением администрации Никсона. До 1969 года ничего подобного никогда не стояло в повестке дня при диалоге между Востоком и Западом; все прочие администрации обеих партий трактовали его как предмет внутренней юрисдикции Советского Союза. В 1968 году только 400 евреям было позволено эмигрировать из Советского Союза, и ни одна из демократических стран этого вопроса не затронула.

По мере улучшения американо-советских отношений администрация Никсона начала обсуждать проблему эмиграции в форме президентских закулисных переговоров, сопровождая это тем доводом, что советские действия не остаются незамеченными на самых высоких уровнях власти в Америке. Кремль начал реагировать на американские «соображения», особенно после того, как советско-американские отношения стали улучшаться. Каждый год росло число еврейских эмигрантов, и к 1973 году общее их число достигло 35 тыс. в год. Кроме того, Белый дом регулярно направлял советским руководителям перечень трудных случаев: когда конкретным лицам отказывали в выездной визе, или когда разлучались семьи, или когда кто-то попадал в тюрьму. Большинству из этих советских граждан было позволено эмигрировать.

Все это осуществлялось посредством того, что при изучении начального курса дипломатии именуется «молчаливым торгом». Не делается никаких официальных запросов, не дается никаких официальных ответов. Советские действия совершаются, не получая формального подтверждения. Но порядок эмиграции из Советского Союза постоянно совершенствовался, хотя Вашингтон никогда не предъявлял по этому поводу конкретных претензий. Администрация Никсона до того строго придерживалась подобных правил, что никогда не ставила себе в заслугу смягчение участи советских эмигрантов — даже во время избирательных кампаний — до тех пор, пока Генри Джексон не превратил вопрос еврейской эмиграции в предмет общественной конфронтации.

Джексона подвигло на это курьезное решение Кремля летом 1972 года наложить «выездной сбор» на эмигрантов, якобы для того, чтобы возместить советскому государству расходы на образование отъезжающих граждан. Никаких объяснений дано не было; возможно, это была попытка подать себя наиболее выгодным образом в арабском мире, непрочность позиции которого наглядно продемонстрировало удаление из Египта советских боевых подразделений. А может быть, налог на отъезжающих был придуман как средство изыскания источников поступления иностранной валюты в надежде на то, что ее заплатят американские сторонники роста эмиграции. Боясь, что поток эмиграции иссякнет, еврейские группировки обращались как к администрации Никсона, так и к их неизменной опоре — Генри Джексону.