Дипломатия греха - [10]

— Прыгай!

— Я… Это… А если промахнусь?..

— Прыгай!

Я перебрался через перила и повис на руках, краем глаза пытаясь разглядеть, что у меня под ногами.

— Прыгай! — в третий раз заорал взбешенный Разумовский, и я разжал пальцы.

Металлическое днище больно ударило по ногам, я повалился на свернутые канаты и промасленную ветошь; в ту же секунду мотор надрывно взревел, и катер ринулся вперед. Очумело мотая головой, я поднялся и утвердился на широком кожаном сиденье, чуть позади стоящего за штурвалом отче.

— Его уже не видно, — бросил мне через плечо иерей. Ты висел так долго, словно собирался созреть… Куда он мог повернуть?

— Кажется, по Крюкову каналу, — я все еще с трудом ориентировался, а бешеная скорость, которую развил «кроткий труженик Христа», отнюдь не помогала мне прийти в себя.

— Впереди канал Грибоедова. Куда поворачивать? — не унимался Разумовский, вошедший в раж погони.

Встречный ветер трепал полы e: ro сутаны, края которой развивались шлейфом позади него, тяжелый крест сбился на бок, но иерей не обращал на это внимания. Глаза были прищурены, на скулах вздулись желваки, и было заметно, что отче с трудом удерживается от крепкого слова.

— Ох, что я сделаю с ним за эту «регату»… Когда поймаю… Что я с ним сделаю!

— Кротость, милосердие, терпение, на всякий случай напомнил я, передергивая затвор пистолета и загоняя патрон в патронник. Сумасшедший поп был, по-моему, неуправляем, а писать объяснительные и оформлять утопленника мне хотелось меньше всего. Пора было брать события в свои руки, отче уже так завелся, что непроизвольно шарил рукой у себя под мышкой, инстинктивно разыскивая сданный четыре года назад пистолет.

— Под мост, скомандовал я, когда мы подошли к каналу Грибоедова, направо и под мост.

Катер послушно завернул, но иерей не удержался от вопроса:

— Почему именно направо?

— Пена… И вообще, отче… Я на всякий пожарный хочу напомнить: уполномоченный угро — это я, а ты отец Владимир, священник Ты об этом еще помнишь?

Иерей недовольно покосился на меня, но промолчал.

— Это хорошо, кивнул я. Но этот катер не предназначен для гонок по каналам, где, как и на наших дорогах, «семь загибов на версту». Я очень хочу дожить до полковничьих погон, а при таких виражах… Где ты катером управлять научился?… Вот он! — заорал я, увидев мелькнувший впереди за поворотом катер. — Давай, жми быстрее!

— То быстрее, то медленнее, — не удержался Разумовский, выжимая из катера все возможное.

Перегретый мотор все чаще издавал странное похрюкивание, напоминавшее нам, что если в ближайшее время мы не дадим ему передышку, то остаток пути нам придется продолжать на веслах. Катер преступника был, несомненно, более скоростным, а впереди была река Фонтанка, куда менее изгибистая, чем каналы, и, следовательно, спасительная для быстроходного катера. Все наше преимущество в бесконечных изгибах каналов исчезнет, как только нас встретит водная гладь пересекающей город реки. Но неожиданно нам повезло. Идущий впереди катер, на полной скорости выскочивший из-под моста, едва не врезался в кооперативно-экскурсионную баржу, переоборудованную под плавучий ресторан; избегая столкновения, слишком резко взял вправо, «чиркнул» бортом о гранитную набережную и едва не перевернулся. Силой удара преступника буквально вырвало из-за штурвала и с размаху бросило на каменное ограждение. С ошалелыми глазами, лишенный способности соображать и сопротивляться, негодяй, несомненно, послужил бы приятным разнообразием в меню речной корюшки, если б не сильная рука Разумовского, успевшего ухватить его за шиворот и приподнять над поверхностью. Наш катер замедлил движение и наконец, остановился.

— Втаскивай его, — сказал я, дрожащими пальцами доставая намокшую от водяных брызг пачку сигарет, — У меня возникло к нему много вопросов после круиза по каналам славной колыбели трех революций. В отделе я даже отведу ему персональную камеру, как победителю гонки. Это будет нелегко, но я это сделаю.

— А зачем нам торопиться в отдел? — Разумовский явно не спешил вытаскивать мужчину из воды. Серое, рассыпающееся от старости здание не способствует откровенной беседе по душам. Природа и архитектурные красоты куда как более располагают к откровенности.

— Ты так думаешь? — я прикурил мятую сигарету и посмотрел на преступника, лицо которого постепенно принимало осмысленное выражение. — Мнения разделились. Третий голос будет решающим.

— Что вы хотите?! Вам нечего мне предъявить, — заявил мужчина и попытался вырваться из стальной хватки иерея. Вы ответите за этот беспредел!

— Сдаюсь, — развел я руками. — Два голоса против одного за беседу на природе. Я требую объяснений и адво…

Буль! Под давлением мощной руки Разумовского голова исчезла под водой.

— Что он сказал? — невинно поинтересовался иерей.

— Что ему потребуется время на раздумье, — уверенно ответил я.

Влекомая, мускулистой рукой Разумовского голова вновь появилась на поверхности. Кашляя и дико вращая глазами, мужчина неустанно матерился.

— Сволочи! Я еще заставлю вас пожалеть об этом! Вы еще…

Буль!

— А теперь что он имел в виду?

— Все еще думает, — ответил я. — У меня по ассоциации возник вопрос: крещение это омовение водой?