Динокко - [7]

— Майк, — мягко сказал Глен. — Мне жаль, что ты живёшь в таком неуютном месте. Ты мог бы не рассказывать мне — достаточно было увидеть, что некоторые слова из твоего Мира сжигают всё, на чём они написаны. Правда, такое можно увидеть только здесь… и ещё в нескольких местах. Скорее всего, у тебя на родине ничего подобного не происходит, слова не жгут бумагу. Я подозреваю, что это не очень хорошо. Некоторые безумцы могут этим воспользоваться, населяя ими же порождённые Миры чудовищами, а другие слепо пойдут за ними, заполняя свои и чужие сны кошмарами от прочитанного и пережитого. Хорошо, что в Динокко всё обстоит иначе — насколько я знаю этот город, он хранит тех, кому предоставил приют. Пользуйся этим, такой шанс выпадает нечасто. Некоторым не выпадает вовсе.

Майк поднялся, играя пуговицей на рубашке.

— Пойду-ка я посплю. Знаешь что, Глен? «Динокко» и «одиноко» — очень похожие слова, я теперь понял. Место для одиночества.

— Для одиночества не нужно какое-то специальное место, некоторые просто рождаются одинокими… Нет, Майк. Это место — не совсем для одиночества. «Одиночество» и «уединение» — очень разные вещи; один мудрый человек как-то объяснил тебе это, и ты не виноват в том, что забыл разницу — просто не пришло ещё время вспомнить по-настоящему. А Динокко… это место ничем не хуже любого другого, как говорила одна моя знакомая Тень.

Майк хмыкнул, взял недопитую бутылку и направился к двери на второй этаж.

— Майк. — Позвал Глен, не оборачиваясь. Он смотрел в стакан, перекатывая его в пальцах. Зелёные прожилки почти исчезли, едва заметно появлялись на поверхности напитка и опять исчезали в глубине, светлеющей на глазах. Майк, также не оборачиваясь, замер в дверном проёме.

— Вижу, ты всё понял правильно. Это хорошо.

Когда шаги на лестнице стихли, Глен поднялся, собирая посуду на поднос. Распахнул окно, прислушался к чему-то. Ветер прятался в кронах деревьев, иногда пошевеливая ветками, и из-за этого по дорожке плясали странные тени. Сиротливо стоял мотоцикл, выглядевший здесь порождением чужого мира.

Глен взял недопитый стакан, посмотрел его на свет. Тёмная муть окончательно рассеялась — жидкость за стеклом переливалась оттенками янтаря.

— Да, ты всё понял правильно. Хороших снов, Майк. — Сказал Глен и выпил.

* * *

— Что-то со мной творится, Глен. За эти несколько дней я почти перестал спать по ночам, вот ведь глупость какая. Я обошёл весь город, хотя какой это город? Несколько десятков домов, стоящих как попало, улицы без названия, но здесь можно бродить часами, несколько раз пройти по одному и тому же месту и не перестать ему удивляться… Я забрёл в какой-то садик — пошёл на звук, вернее — мне показалось, что на звук. Вроде бы это была музыка. Я перешагнул через забор, прокрался к самому окну и просто стоял, прислушиваясь, хотя поклясться готов, что никакой музыки не было! Листья шуршали в темноте, какая-то птица пробовала голос. В комнате за окном горела пара светильников. Худой такой парень сидел за чем-то, похожим на пианино, и просто смотрел на клавиатуру. Порой он касался длинными пальцами клавиш, не нажимая их. У него были густые волосы до плеч, он иногда встряхивал головой и улыбался чему-то. Я замер за окном, съёжился — мне просто стало грустно, безо всякой причины. Так бывает иногда лёгким весенним вечером, когда понимаешь вдруг, что этот, сегодняшний, день уже ушёл, закончился, умер, и что-то внутри тебя тоже умирает вместе с ним. Может быть, так прощается любовь — не люблю это затасканное слово, но ничего умнее до сих пор не придумали… И остаёшься один среди каких-то людей, сам по себе, умирающий и улыбающийся, и ни с того ни с сего, отстранившись от окружающего, начинаешь замечать пронзительную красоту некоторых вещей и слов. Хотя нет, наоборот — сначала слов, потом вещей, думаем-то мы всё-таки словами? Хотя чёрт его знает, чем мы там думаем…

Майк замолчал, смущённый собственным монологом. Растерянно почесал в затылке и уткнулся в чашку. Глен повозился под стойкой, достал большую обшарпанную шкатулку. Скорее даже не шкатулку, а сундучок.

— На тебя хорошо действует здешний воздух. Да и не только на тебя.

— Я догадываюсь. — Майк кивнул. — Здесь вообще много странных вещей происходит — для меня странных, конечно… хотя кое о чём я догадываюсь. Например, я не могу найти это место на карте, но ведь «где»… и даже «когда» вообще очень странные понятия, да? Так вот, я не знаю, как объяснить, но я почти уверен, что понял, куда попал. Хоть и не могу в это поверить, Глен. Хочешь честно? Иногда мне кажется, что я вот-вот услышу перезвон колокольчиков — знаешь, крохотных таких колокольчиков на сапогах с драконьими мордами, и из-за угла покажется кто-то очень знакомый; он присядет за столик под навесом у Иты, поправляя чёрное с золотым одеяние, и улыбнётся мечтательно и рассеянно…

— Ну, — сказал Глен, подняв глаза. — Ты ведь не ждёшь от меня ответа по-настоящему, да?

— Жду. — Упрямо наклонил голову Майк. — Хотя и не на этот вопрос, тут ты прав… Потому что боюсь, что ты ответишь не так, как мне хочется. Глен, что будет дальше?

— Не знаю. — Легко пожал плечами хозяин. — На этот вопрос вообще невозможно ответить, слишком уж категорично ты его задал. Откуда я могу знать, что будет вообще? Вот что будет с тобой — я, наверное, смогу предположить. Этот город, как ты понял, далеко не всех приглашает погостить; для того, чтобы попасть сюда, не нужно ехать в какую-то определённую сторону. Динокко просто разрешает некоторым появиться здесь, таковы уж законы этого места. Но никто из его гостей не ушёл обиженным, и никто не появлялся здесь дважды. Пока не появлялся… Если уж тебе посчастливилось здесь оказаться — постарайся задержаться подольше. Когда придёт время — дорога заберёт тебя обратно, в этом можешь быть уверен. И знаешь что? Не надо так упрямиться тому, что с тобой происходит. Ты вообще любишь упрямиться, и из-за этого половина жизни проходит мимо. Не худшая, кстати, половина. Майк, ты богат?