Династия - [176]

Элеонора задумалась.

— Полагаю, что ты прав, — наконец вымолвила она. — Я простила ему первую ошибку только потому, что сам король хлопотал за него. Интересно, неужели в твоих словах есть зерно истины?

Они обошли сад еще пару раз. Каждый был погружен в собственные раздумья. Затем Том сказал:

— В любом случае, бабушка, я могу тебя утешить тем, что женитьба Нэда принесет нашему роду новых отпрысков. А в следующем году, когда я женюсь на Арабелле…

— Я молюсь каждый день, чтобы дожить до того дня, когда увижу твоих детей, Том. Конечно, я рада, что ты получил место при дворе, но ведь это означает, что нам надолго придется расстаться.

— Нет, я смогу приезжать довольно часто, — заверил ее Том. — Вы же знаете, как король любит Север Англии. Смею надеяться, что он каждый год будет приезжать в Йорк, чтобы провести какое-то время в Мидлхеме. Я буду рядом и смогу вырваться.

— Я так на это надеюсь, дитя мое, я так на это надеюсь! — произнесла Элеонора. Она остановилась и повернулась к нему. Поддавшись минутному порыву, она заключила его лицо в свои руки. Он был так красив: высокие скулы и темно-синие глаза. Этот ребенок держал ее за руку, когда ему не исполнилось и года. Она гуляла с ним по саду, учила его ездить верхом, петь и играть. Она определила его ко двору. Его карьера всегда была предметом ее пристального внимания.

— О, мой дорогой Том, — сказала она. — Когда твой дедушка приехал на Юг, чтобы познакомиться со мной, он привез мне много подарков, среди которых были очень ценные вещи, красивая ткань, кубки с гравировками… Но еще он привез с собой щенка своей любимой собаки, самого лучшего из выводка. Всегда найдется такой, который лучше остальных, превосходит своих братьев во всем. Лучший из всех. — Она поцеловала его в лоб. — Пусть тебя благословит Господь, дитя мое.

Она отпустила его, и они пошли назад к дому в тишине, снова, как и раньше, держась за руки.

Ребекка чувствовала себя глубоко несчастной. Ужасная сцена, которая ждала их по приезде, была испытанием сама по себе. Однако то, что последовало далее, было еще хуже. Бабушка, которую она так боялась, оказалась не такой уж грозной, потому что просто игнорировала ее, продолжая заниматься своими делами, но мать Нэда превратила жизнь Ребекки в настоящий ад. Она преследовала ее повсюду, критикуя каждый ее шаг. Вскоре Сесилия поняла, что Ребекка не умеет ни читать, ни писать, ни считать, отчего пришла в ужас и дала понять невестке всю ее никчемность.

— Как ты могла претендовать на то, чтобы стать хозяйкой такого большого дома?! Как же ты будешь следить за всеми счетами, если не умеешь даже складывать цифры? Как ты можешь отдавать приказы по дому, если не умеешь писать? Слуги имеют большее образование, чем ты! Как же они могут уважать тебя и выполнять твои распоряжения?

Бесполезно было бы объяснять Сесилии, что Ребекка вовсе не ждала такого: она просто влюбилась в ее сына и вышла за него замуж, потому что была беременна. Она хотела сбежать из ненавистного отцовского дома. Сесилия и слушать не хотела ее робкие сбивчивые объяснения. Иногда Ребекке казалось, что она наказана за свой грех, иногда она даже жалела, что не осталась дома, уж лучше было спать в жалком чулане, бегать по поручениям отца и мачехи, выслушивая бесконечные проклятия. Здесь было гораздо больше дел, а значит, и гораздо больше возможностей ошибиться. Язвительные, ранящие в самое сердце замечания Сесилии были даже хуже, чем оплеухи мачехи или побои отца. Боль от них быстро забывалась, а вот унижение, которое она испытывала в Морланд-Плэйсе, оставляло след — Ребекка становилась еще застенчивее, а оттого еще более неуклюжей.

Если бы Нэд поддержал ее, Ребекке было бы легче выносить такое обращение, но он большую часть времени отсутствовал. Нэд сказал, что ему придется работать дополнительно, чтобы искупить свою вину перед родителями. Каждое утро он уезжал по каким-то делам, а возвращался иногда только к ужину. Вечерами после ужина он занимался интересными играми, которые нравились ему, но были не под силу ей. Она не умела играть в шахматы. Ребекка знала какие-то карточные игры, но они были незнакомы ее мужу. Она умела петь, но не знала песен, которые было принято исполнять в их доме. Музыкальными инструментами она не владела вовсе.

Она росла сама по себе, поэтому не знала тех игр, в которые играли в доме ее мужа. Научиться же или понять их смысл у нее не получалось, потому что они играли так азартно, что им было недосуг пускаться в объяснения. Чужаков они просто не принимали. Да, да, она чувствовала себя именно чужаком. Ребекка проводила большую часть дня в одиночестве. Сесилия, обнаружив, что невестка умеет хорошо шить, хотя вышивание так и осталось для нее непостижимым искусством, ежедневно нагружала ее немыслимым количеством работы. Рубашки, простыни и другое постельное белье мелькали перед ней нескончаемой чередой, причем сидела она в какой-то маленькой кладовой. Так Ребекка и проводила свои дни, одна, в пустой комнате, с грудой шитья, стирая пальцы в кровь. Лишь изредка она поглядывала в окно, чтобы увидеть солнце и зеленые поля. За свое старание она не получала даже похвалы, хотя часто только ценой нечеловеческих усилий справлялась с дневной нормой своей тяжелой работы.