Динамика характера. Саморегуляция при психопатологии - [27]

При этом, чтобы увидеть фундаментальные сходства их характера, нужно лишь заметить то, что у них явно отсутствует, и даже более того — чего они явно избегают. Это ощущение и реальность планируемого и осмысленного действия. Именно в этом отношении все эти типы характера могут считаться пассивными и описываться как пассивные. Это значит, что они будут обязательно пассивны в поведенческом смысле: то есть вести себя медлительно, покорно и послушно. Они пассивны в более глубоком смысле — в том, что у них в какой-то мере отсутствует рефлексивное, осознанное управление в поведении и в жизни.

Иначе говоря, для всех таких людей характерно сниженное ощущение индивидуального действия или ответственности за такой особый характер своих действий. Это не вопрос нравственной нормы, а психологический факт: они не ощущают свои действия намеренными и умышленными; часто такое ощущение идет вразрез с их желанием. Они чувствуют и так или иначе себе говорят: «Я не могу с собой справиться», «Я не знаю, как от этого отказаться», «Она знает все мои слабые места и давит на них», «Я совсем растерялся». Психопат говорит так: «Эта вещь просто там лежала, поэтому я ее взял»; истерик говорит: «Мной руководили эмоции». Несомненно, такие заявления иногда выглядят как оправдания или жалобы, как подчеркивание сниженной активности в форме невинного протеста. Но такое внешнее выражение этой подчеркнуто сниженной активности маловероятно, даже вообще невозможно, в форме обвинения, пока снижено реальное ощущение действия. Отказ психопата от ответственности (Как же ты снова попал в беду? — «Как только я хочу со всем этим покончить, кто-то вкладывает оружие мне в руку»; Зачем ты его ударил? — «Он стал сопротивляться») — это лишь защитное преувеличение реально сниженного ощущения ответственности.

Мы подробно рассмотрим два разных типа этой общей пассивной реактивности: истерическую личность и беспринципную психопатическую личность. Во-первых, они выбраны потому, что, следуя психиатрической категоризации, их очень просто определить и легко представить. Кроме того, у них поразительно отличается симптоматика, и по этой причине их можно использовать, чтобы ясно продемонстрировать некоторые характерные аспекты.

Мы постараемся увидеть следующее: первое — что эти два вида характера представляют собой взрослую адаптацию доволевых типов динамики, предвосхищающих тревожность. Второе — что соответствующие формы основных симптомов — это внешнее выражение данных динамических типов. Третье — что они в той или иной мере являются адаптацией пассивно-реактивного типа ситуативной реактивности (возможно, изначально обладающие разной степенью развития, а, следовательно, разной степенью ограниченности действия). И, наконец, четвертое — что таким способом можно определить основную связь двух состояний пассивной реактивности и что эта основная связь подтверждается соответствием характерных для них симптомов. Таким образом, это не отдельные заболевания, о которых привыкли говорить психиатры. И характерные для них симптомы не следует считать специфическими последствиями детских конфликтов или эмоциональных травм, сохраняющихся в человеческой памяти.

Два вида спонтанности

Разумеется, я здесь подчеркиваю общее употребление понятия «спонтанность». Мы с легкостью согласимся считать спонтанностью эмоциональность и энергичную реактивность истерика, однако применение этого понятия к беспринципным или безрассудным действиям психопата нам может показаться странным. Вместе с тем, по существу, это два вида спонтанности, два уровня относительно ситуативной реактивности. Вследствие различия в их симптоматике мы привыкли считать, что они совсем не связаны между собой, хотя Джорж Вайян (George Е. Vailliant) замечает, что психопата, пребывающего в состоянии бездействия, очень трудно отличить от так называемого примитивного истерика (Vaillant, 1975)[11]. Кажется, что их характерные установки — цинизм одного и романтизм другого — действительно очень далеки друг от друга и даже противоположны. Но я постараюсь показать, что эти различия не мешают выявить определенную связь между ними, как я предположил; они лишь помогут нам определить эту связь.

Здесь уместно вспомнить некий аспект отношения эмоции к действию в раннем детстве. В самой ранней реактивности младенца вряд ли можно отличить одно от другого. Эмоциональное ощущение тесно связано с соматомоторной активностью (Werner, 1948). Но при постепенном развитии все более намеренного действия оно отделяется от эмоции. Эмоции, чувства продолжают оставаться ситуативно-реактивными по отношению к внешним событиям, но по мере развития ребенка их уже не хватает для того, чтобы включить действие. Чувства становятся мотивационными факторами, побуждающими к действию, но само действие постепенно становится более осознанным, эффективным и планируемым. Иными словами, действие становится результатом не только ситуативных чувств, но и более отложенных интересов.

С того времени, когда происходит такое разделение общей реактивности младенца, с одной стороны, на ситуативное осознание чувства, а с другой — на начало волевых действий, все менее вероятной становится подлинная утрата контроля над действием. У взрослого человека немедленная эмоциональная реакция может побудить его к действию, но она не может его вызвать повторно. Отделение аффективной реакции от волевого действия также сопровождается дифференциацией самого аффекта на отдельные эмоции.