Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [85]

, ответила Анастасия, сделав акцент на ее имени — «Линда», она теперь всегда вглядывалась в монограммы каждого, кто, конечно, был в костюме, и использовала в общении имена вместо нейтрального «дамы и господа»; но всё же вопреки своему отказу Анастасия получила представление о деятельности этого клуба через маленькое окошечко фотоаппарата и благодаря любезности Бони, пожалев при этом, что ни у кого в санатории нет видеокамеры, чтобы записать и голоса, которые, отражаясь во взволнованных выражениях лиц, звучали где-то за линзой объектива. Но и без камеры разнесся слух, что читатели, точнее — читательницы, члены клуба, готовят спектакль по пьесе Шекспира, уж не «Бурю» ли случайно? острили некоторые, до ушей которых дошел этот слух, потому что несносная погода тоже стала предметом для шуток, нет, не «Бурю» и не какую-нибудь трагедию о растревоженных душах, они выбрали «Сон в летнюю ночь», чтобы напомнить всем летнюю благодать и красоту сновидений людей, спектакль и в самом деле мог бы состояться, если бы не проблема с мужскими ролями. Мужчины ни в какую не желали участвовать в подобных дилетантских представлениях, отказ приглашенных был категоричным, а вы играйте мужские роли сами, почему бы и нет, ведь в шекспировские времена все роли играли мужчины. Но еще большей проблемой оказались костюмы, доставить их сюда не было никакой возможности, и таким образом прекрасный замысел провалился. Неосуществленные желания и стремление показать себя разошлись с реальностью, поэтому кто-то скромно предложил просто читать вслух сонеты, ведь пол чтеца не имеет значения, к тому же пьесы так долго готовятся и нуждаются в режиссере. Все согласились, и Бони заснял всю группу, сидящую вокруг красиво изданной книги, позаимствованной в библиотеке санатория, но после этой съемки сонеты тоже отпали как нечто слишком монотонное и в каком-то смысле скучное, и группа решила поискать что-нибудь более разнообразное. Выбрали рецитал, сольный концерт из множества разных стихов и даже начали их подбирать, и Бони сумел заснять спор о достоинствах отдельных поэтов, который оказался слишком сложным … в конце концов всё закончилось окончательным решением — не договариваться о репертуаре заранее, а пустить всё на самотек, пусть каждый сам выберет себе стихотворение сообразно своему внутреннему чувству, обобщила это решение супруга Линда, и это вполне устраивало и фотографа группы, потому что в результате появились десять фото женщин, запечатленных в момент сосредоточенного чтения и созерцания, каждая — со своей книгой, развернутой так, чтобы была видна обложка. Среди этих снимков был и один подлинный шедевр: француженка, стоящая перед окном в комнате для чтения, в домашнем комбинезоне, с лохматой головой, а за стеклом — веревка, она свисала с крыши и свободно болталась на ветру, ее использовали рабочие из обслуги в процессе ремонта прохудившейся от дождя крыши. Случайность подстроила перспективу так, что веревка как бы висела на шее у француженки, а ее слегка открытый рот очень напоминал рот человека, только что испустившего дух. В руках француженка стискивала книгу, на обложке которой Вийон в одежде своей эпохи, напоминающей комбинезон, с улыбкой держал петлю собственной виселицы[10]. Выбор этой книги был странным, но в какой-то степени логичным, что было связано с происхождением француженки, вообще-то француженкой была лишь ее бабушка, именно от нее она узнала имя поэта, с ней были связаны детские воспоминания, когда та читала ей вслух его стихи в оригинале. Именно этим и объяснялся этот выбор, но когда она сама, лично, а не с голоса бабушки, познакомилась с этой книгой, то усомнилась в своем выборе, воспоминания явно подвели ее. Фотография, несмотря на всеобщее восхищение этими странными совпадениями перспективы и света, внушала ей какое-то тягостное чувство. На всякий случай она решила посоветоваться с сестрой Евдокией, но та лишь улыбнулась, в таких вопросах я не специалист, очень жаль, поэзия — не моя стихия, и таким образом никто ей не помог. В конце концов француженка все же запретила показывать этот снимок, хотя в читательском клубе пытались ее переубедить и дать согласие — хотя бы ради самого фото, которое, как все утверждали, было настоящим произведением искусства, а искусство требует жертв, повторяли они, но ее решение было категоричным.

Вопреки всем этим перипетиям, поэтический рецитал всё же состоялся в среду после ужина, в столовой, очень торжественно и под блеск внутренних вспышек-молний, заставивших всех забыть о молниях внешних. Почти каждый принес с собой книгу, и было прочитано множество стихов, главным образом — любовных. Выступали не только члены клуба, но и пациенты, совсем не вписанные в сценарий, а француженка была неприятно удивлена, когда мужчина, от которого из-за его смирного и тихого вида никто ничего не ожидал, вдруг поднялся и изрек что-то вроде…

Да, всем придется умереть

И адские познать мученья:

Телам — истлеть, душе — гореть[11]…

а ведь именно это стихотворение заставило ее отказаться от фото из-за тяжелых мыслей, которые оно навевало, но особенно — из-за его конца, не слишком приличного, который мужчина прочитал с особым пафосом, где говорилось о заднице и горячем пинке под зад. Но в конце концов это — его выбор, ему и отвечать, подумала француженка, но в глубине души пожалела, что не сделала этого сама, а потом даже пожаловалась доктору,